Гул постепенно затих. Ланарку почудились протестующие крики внизу, и он, стыдясь, что наделал шуму, взобрался по другой лестнице. Она привела его на перекрытие из деревянных планок — самый верхний этаж, где царила абсолютная тьма, если не считать полоски света под дверью. Ланарк пробрался туда, отодвинул задвижку и вышел на открытую ветрам площадку у подножия подсвеченной прожекторами колокольни. С перекрестка вновь донесся шум; он то усиливался, то стихал. Ланарк предположил, что это рев ветра, и шагнул к парапету, выходившему на некрополь, поскольку звуки шли с той стороны. На фоне пульсирующего зарева вырисовывались самые высокие монументы. Гул, напоминающий хор голосов, сменился глухим бормотанием, запнулся, кашлянул и стих. В темноте по небу поплыли величавые длинные тени, затем они внезапно стали расползаться, а зарево побледнело. Ярче всего теперь светили большие фонари вдоль шоссе. Вдали послышался и стал быстро приближаться пронзительный свист. На изогнутом мосту по дороге к перекрестку показалась цепочка красных пожарных машин с завывающими сиренами, которая устремилась в узкий проезд между некрополем и собором. Воздух начал наполняться транспортными шумами. Ланарк обошел башню и посмотрел на площадь. Ее с грохотом пересекали два грузовика, таща за собой прицепы, полные металлических обломков; потом струйка автомобилей потекла в обратном направлении. На территорию собора въехал самоходный кран, пересек старое кладбище и остановился у стены. Ланарк внезапно ощутил, как заледенели у него уши, руки и все тело, и вернулся к дверце в башенке.

Спускаясь по лесенке, Ланарк заметил, что свет, пробивавшийся снизу, сделался ярче. Комната, где лежали «Лагуормы», была теперь освещена лампочками в импровизированных бра. У двери работали двое электриков. Один из них сказал:

— Джимми, тебя разыскивал какой-то тип.

— Кто такой?

— Молодой. Длинноволосый.

— Чего он хотел?

— Не говорил.

У знакомого отсека слышалось странное пение, тихое и монотонное. На кровати лежал Сладден и, напевая «дададада», укачивал на руках бутуза в голубом шерстяном костюмчике. Рима, в свободной кофте и юбке, сидела рядом и вязала. От этого зрелища Ланарка переполнила холодная ярость. Рима бросила на него неприветливый взгляд, Сладден весело проговорил:

— А вот и наш гуляка!

Ланарк подошел к крохотной раковине, вымыл руки, потом сказал Сладдену:

— Дай его мне.

Он взял ребенка, тот заплакал.

— Положи его, — нетерпеливо бросила Рима. — Ему нужен отдых, мне тоже.

Усевшись в ногах постели, Ланарк спокойно запел: «Дададада». Мальчик перестал плакать и устроился у него на руках. От маленького тельца веяло теплом и уютом; Ланарк даже подумал с беспокойством, полагается ли отцу испытывать такое приятное, мирное ощущение. Он уложил мальчика в коляску, стоявшую у кровати, и подоткнул вокруг него мягкое одеяльце.