— Что вы делаете? — спросил он.

— Глажу брюки.

Полисмен собрал остальные кружки и тарелки. Ланарк спросил:

— Простите, не знаете ли, когда меня выпустят?

— Это зависит от мирового судьи.

— А когда я его увижу?

Полисмен вышел, хлопнув дверью. Ланарк ел булочки, пил горячий чай и думал: «На ассамблее уже пошел второй день работы». Он снова начал гладить. Когда он останавливался, на душе делалось так паршиво и безотрадно, что он кусал себе руки — спокойно, без надрыва, просто чтобы иметь предлог вскрикнуть. Ланч принес другой полисмен. Ланарк спросил:

— Когда я увижусь с мировым судьей?

— Суд будет заседать завтра утром.

— Не можете ли вы забрать мое белье и повесить где-нибудь, чтобы высохло?

Громко рассмеявшись, полисмен вышел. Ланарк поел, попил и стал ходить кругами, повесив на одну руку трусы, а на другую нижнюю рубашку. Он думал: «Наверное, на ассамблее сейчас обсуждается мировой порядок». В нем росла ненависть: к ассамблее, к полицейским, ко всем, кто не находился с ним в камере. Он решил, когда окажется на свободе, непременно описать крыльцо полицейского участка, или разбить окно, или поджечь автомобиль. Он еще несколько раз кусал себе руки, потом взялся за глаженье брюк и сушку белья и занимался этим еще долго после вечернего чая и булочек. Он был слишком взволнован, чтобы лечь, и потому облачился в еще немного влажное белье, с помощью одеяла навел блеск на туфли и устроился ждать завтрака и судебного заседания. Он думал угрюмо: «Может, я еще успею на дебаты по загрязнениям».

Проснулся он с головной болью, снова чувствуя себя грязным. Около помоста стояли три кружки холодного чая и три тарелки с булочками. Он подумал: «Моя жизнь движется по кругу. Неужели мне суждено вечно возвращаться в ту же точку?» Больше он не казался себе мерзавцем, только никому не нужным ничтожеством. Новый полицейский открыл дверь и сказал:

— На выход. Пошевеливайтесь. На выход.

Ланарк отозвался слабым голосом:

— Я бы побыл тут еще немного.

— На выход, давайте. У нас здесь не гостиница.

Его отвели в контору. За стойкой находился другой сержант, а перед ним стояла старая женщина в джинсах и меховой курточке. Личико у нее было остренькое и неприятное, жидкие, травленные перекисью волосы топорщились на макушке небрежным пучком, между прядями виднелась кожа. Женщина сказала:

— Привет, Ланарк.