И мне казалось тогда, что все очень просто: жизнь отдельного человека – это всего лишь жизнь отдельного человека. Правильно считал отец: нет в мире справедливости и несправедливости. Дела земные останутся на земле, ибо это лишь творения разума и рук человеческих. И у Даррена, и у моего отца, и, может быть, у Рори хватало великих замыслов – сколько путей еще не пройдено, сколько еще не взято и не отдано,– и это, конечно, увеличивало нашу скорбь, скорбь живых, но никоим образом не могло служить аргументом в пользу загробного существования. Эти люди были с нами, а теперь их с нами нет. Вот и все.

Да, мой отец был прав насчет моих переживаний из-за смерти Даррена Уотта. То была просто обида капризного ребенка на мир. То была злость пополам со скорбью – слишком уж рано ушел из жизни Даррен и к тому же сделал это так неуклюже, так неэстетично: разбиться о мусорный бак, ну что за нелепость? Да как посмел мир так поступить со столь неординарным человеком? Да как он посмел вот так вот запросто взять и стереть с лица земли моего друга? Несправедливо!

Конечно несправедливо. Но к делу это никоим образом не относится.

Итак, мой старик был прав, а я ошибался. А теперь я взялся за ум. Может быть, он это предвидел? Было бы неплохо.

Но что, если он сходил в свою могилу (через могилу Макдобби), успев поставить на среднем сыне крест как на суеверном недоумке? Это было бы плохо. Хуже некуда. Но все равно уже ничего не исправишь. Все кончено.

* * *

Я повернулся и ушел. В тот же день отправился обратно в Уллапул через Сторноуэй. На борту парома стоял у борта и смотрел на бегущие навстречу волны, пил кофе из пластиковых стаканчиков и ел жирные пироги. Вспомнил, как мы однажды, много лет назад, проплывали здесь с мамой, Льюисом и Джеймсом и за кораблем погнались дельфины.

Шесть часов спустя я был уже в Глазго.

Спалось мне в ту ночь прекрасно.

* * *

Воскресным вечером мы с Эшли Уотт двинули в знакомый ресторан «Анаркали», там заказали практически то же, что и в тот летний вечер, когда погиб мой отец. Но на сей раз нам было не так весело, и Эшли не облила меня бренди, а я не вел себя как последняя дырка в заднице. Я просто сидел и говорил о прошлом и о будущем и при этом не знал, плакать мне хочется или смеяться, ведь я так рад встрече с ней, но завтра она отправится в далекий путь, полетит через широкий океан, на который я смотрел вчера. Эшли сойдет с самолета в Канаде и, может быть, останется там насовсем, а я даже не смею спросить, есть ли в ее жизни мужчины – впрочем, от Дина знаю, что парень, с которым она улизнула в новогоднюю ночь, уже утром получил отставку.