Я спросил, не больно ли ей.
–
Прозвучало чуть иронически. Около ее головы лежал камень размером с футбольный мяч. Я задался вопросом: не нарочно ли она легла у этого камня, чтобы навести меня на то, о чем стеснялась попросить вслух? На то, чтобы взять камень и размозжить ей череп. Не в этом ли идея?
– А сейчас? – спросил я, трудясь изо всех сил.
– Уже возможны повреждения.
Все, о чем мы вечно спорили, было ничем. Мы словно бы пытались сделать нулевое содержание ненулевым, умножая его на бесконечность разговоров. Чтобы сделать телесную близость возможной, нам надо было расстаться, а чтобы эта близость стала исступленной и маниакальной, нам надо было развестись. Секс был неистовой атакой на гигантское ничто, которое мы нагромоздили спорами, стараясь спастись. Он был единственным спором, который каждый из нас мог проиграть с честью. Но потом все кончалось, и опять оставалось одно ничто.
Анабел лежала лицом вниз на каменистой земле, тихо всхлипывая, пока я разбирался в топологии брючин и белья. Я знал, что лучше не спрашивать, почему она плачет. Если я спрошу, мы останемся тут до ночи. Куда разумнее отправиться в путь, чтобы, разговаривая о том, почему я не спросил, почему она плачет, проделать какое-то расстояние.
Она встала, чтобы надеть рубашку.
– Ну что ж, – промолвила она. – Теперь ты, получив свое, можешь возвращаться в город.
– Не надо только говорить, что ты этого не хотела, очень тебя прошу.
– Но это было
Прихлопнув комара на руке, я посмотрел на часы и не смог разглядеть того, что они ясно показывали.
– Объясни мне, почему мы не завели детей, – сказала Анабел. – Не могу припомнить, чем ты это мотивировал.
Я внезапно почувствовал головокружение. Поднять детскую тему – это даже по меркам Анабел было непомерно дорого за несколько минут секса. И счет она предъявила адски рано.
– Ты помнишь или нет? – спросила она. – Мне что-то никакого серьезного обсуждения не вспоминается.
– Поэтому давай устроим пятичасовое обсуждение прямо сейчас, – сказал я. – Самое подходящее время и самое подходящее место.
– Ты же сказал: “Поговорим об этом позже”. Вот позже и наступило.
Я убил еще одного комара.