— И какой же нигерийский канал ты смотришь?

— Да вообще-то никакой-о. Смотрю «Стиль» и «Е!». Иногда Си-эн-эн и Би-би-си. — Раньинудо переоделась в шорты и футболку. — У меня тут девушка приходит готовить и прибираться, но это рагу я сама состряпала — к твоему приезду, так что ешь давай-о. Что пить будешь? У меня есть солод[197] и апельсиновый сок.

— Солод! Я собираюсь выпить весь солод Нигерии. Покупала в латиноамериканских супермаркетах в Балтиморе, но всё не то.

— Я на свадьбе наелась вкусного офады,[198] не голодная, — сказала Раньинудо. Но, подав Ифемелу еду на обеденной тарелке, все же поела немного риса и куриного рагу из пластиковой плошки, угнездившись на подлокотнике дивана, и они с Ифемелу посплетничали о старых подругах: Прийе работала организатором мероприятий и недавно очень поднялась — ее познакомили с женой губернатора. Из-за последнего банковского кризиса Точи потеряла работу в банке, но вышла замуж за богатого юриста и родила. — Точи рассказывала, сколько денег люди держат на счетах, — сказала Раньинудо. — Помнишь того парня, Меккуса Парару, который сох по Гинике? Помнишь эти его вонючие желтые пятна под мышками? У него теперь будь здоров денег, но сплошь грязные. Знаешь, все эти ребята левачат в Лондоне и Америке, а потом бегут в Нигерию с деньгами и строят домища в Виктория-Гарден-Сити.[199] Точи говорила, что он в банк лично не являлся никогда. Слал своих пацанов с сумками «Пусть Гана уходит»,[200] они таскали то по десять миллионов в день, то по двадцать. Я-то вообще в банке работать не хотела. Беда с такой работой в том, что если не оторвать себе отдел по работе с крупными клиентами, тебе крышка. Все время будешь возиться с бесполезными торгашами. Точи повезло, она работала в хорошем отделении, там-то мужа и встретила. Еще солода хочешь?

Раньинудо встала. Была в ее повадках роскошная женственная медлительность, подъем, перекат, игра ягодиц в каждом шаге. Нигерийская походка. Походка тоже намекала на избыточность, словно подсказывала, что кое-чему нужно бы вести себя потише. Ифемелу приняла у Раньинудо холодную бутылку солода и задумалась: такой была б ее жизнь, останься она тут, стала бы она как Раньинудо — работала бы в рекламной конторе, жила в однокомнатной квартире, аренду которой с зарплаты не потянуть, ходила в пятидесятническую церковь, где Раньинудо помогала, и встречалась с женатым президентом какой-нибудь компании, который покупал бы ей авиабилеты бизнес-класса до Лондона. Раньинудо показала Ифемелу его фотографии в телефоне. На одной он полулежал у Раньинудо на кровати, голый по пояс, с легким вздутием пуза, средних лет, улыбался застенчиво — как человек, только что насытившийся сексом. На другой, снятой в упор, он смотрел вниз, лицо смазано до загадочного очерка. Было в этом посеребренном сединой лице что-то привлекательное, что-то благородное.