Светлый фон

Клеопатра нежно улыбнулась, погладила Антония по руке и ушла.

ФИНИКИЯ Шестнадцатый год царствования Клеопатры

ФИНИКИЯ

Шестнадцатый год царствования Клеопатры

Хармиона поднесла царице миску; та наклонилась, и ее стошнило. Клеопатра думала, что она не подвержена морской болезни, но ей никогда еще не приходилось плыть по такому бурному морю, да еще так скоро после родов.

Птолемей Филадельф — его назвали так в честь его великого предка, но в семье звали просто Филиппом — удался в отца. Он был самым крупным из четырех детей Клеопатры — десять фунтов, и голова шире, чем диск. Клеопатра думала, что умрет, выпуская будущего царевича в мир, и молилась всем богам, чтобы они ускорили процесс родов, а когда этого так и не произошло, мольбы сменились крепкой бранью.

Ребенок не желал покидать материнское лоно, и потому Клеопатра принялась разговаривать с ним голосом, полным боли и отчаяния; она заверяла его, что однажды он станет царем над всем, что увидит вокруг, если только согласится выйти в мир и увидеть все это. Невзирая на острую боль, Клеопатра рассказывала ему, кем были его предки, от каких богов он произошел и какие великие подвиги совершил его отец на войне. Похоже было, будто малыша заставило появиться на свет лишь обещание Клеопатры о том, что он унаследует империю от своих старших братьев.

Когда же он наконец вышел, повитуха воскликнула: «Вы только гляньте, какая головка у будущего императора! И какие у него волосики!» Ребенок родился с темными кудрями Антония, уложенными на крупной голове так аккуратно, словно он уже побывал у цирюльника. Он унаследовал и отцовский аппетит и орал с первого мгновения, на протяжении всего ритуального омовения. Сын Антония затих лишь после того, как мокрая нянька поднесла младенца к кровати Клеопатры и царица приложила его к груди.

Клеопатра все еще не отошла от родов и грудь ее была полна молоком, когда она получила отчаянное послание Антония. Груди ее закаменели и мучительно болели. Она потребовала, чтобы ей дали кормить ребенка самой, чтобы избавиться хоть от части молока, но повитуха убедила ее, что так она только добьется, чтобы молока стало прибывать еще больше. Лучше помучиться недельку-другую, чтобы тело уразумело: нужды в молоке нет. Прошло уже три недели, а тело никак не хотело этого уразуметь, и кровотечение тоже не останавливалось.

Предыдущие роды были если не совсем безболезненными, то, во всяком случае, вполне терпимыми. Тогда она поправлялась быстро и уже через две недели могла сесть на коня. Клеопатра не знала, чем вызваны ее нынешние проблемы: то ли ее возрастом, то ли тем, что ребенок уродился необыкновенно крупным; но все это в сумме привело к очень неприятному результату. А она просто не могла себе позволить в этот критический момент так расхвораться.