– Он говорит, мм… – Престон закрывает глаза рукой и задумывается. – Вот черт, ты подумай, забыл…

– Великолепно, Престон, – вздыхает Прайс. – Ты такой идиот, что даже не смешно.

– У меня в голове пусто? – спрашивает меня Крейг. – Я что-то не понял.

– Сейчас, сейчас, – говорит Престон. – А, вот, вспомнил. «А затем, что, когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник». – Он первый начинает хихикать.

После непродолжительного молчания стол разражается смехом. Смеются все, кроме меня.

– Вот, стало быть, анекдот, – с гордостью говорит Престон, явно воспрянув духом.

Он и Ван Паттен пожимают друг другу руки. Даже Прайс смеется.

– Господи, – говорю я. – Это ужасно.

– Почему? – искренне не понимает Престон. – Это смешно. Это юмор.

– Ладно, Бэйтмен, – говорит Макдермотт. – Не напрягайся.

– Ах да, я забыл. Бэйтмен встречается с кем-то из Союза борьбы за гражданские права, – говорит Прайс. – Что тебе тут не нравится?

– Это не смешно, – отвечаю я. – Это расизм.

– Бэйтмен, скотина ты мрачная, – говорит Престон. – Кончай читать биографии Теда Банди. – Престон выпрямляется и смотрит на свой Rolex. – Слушайте, мне пора. До завтра.

– Да, на том же месте и в тот же час, – говорит Ван Паттен, пихая меня локтем.

Перед тем как уйти окончательно, Престон опять наклоняется надо мной:

– «А затем, что, когда я последний раз трахал негритянку, она стащила у меня бумажник».

– Я понял, понял, – говорю я, отпихивая его.

– Не забывайте, ребята: немногое в этой жизни работает так же четко, как Kenwood. – Он уходит.