55

55

Именую театром [место], в котором все действия слов и мыслей, а также все особенности речей и предметов показываются как будто на публичном театре, где представляются трагедии и комедии.

Мы подъехали к вилле. Назовем это виллой: господский дом, но весь первый этаж был перестроен под давильню, в которой Аделино Канепа — тот самый злобный батрак, который в свое время донес на дядюшку партизанам — делал вино из винограда, росшего в имении Ковассо. Дом, судя по всему, стоял пустой уже много лет.

В маленьком флигеле неподалеку была еще жива какая-то бабка, как объяснил нам Бельбо — тетушка батрака Аделино, все остальные потихоньку поумирали, дядя, тетя Бельбо, сам Аделино, осталась столетняя старуха, копалась в огороде, щупала четырех кур, откармливала кабана. Земли все были проданы для уплаты налогов на наследство, за долги, кто упомнит за что. Бельбо застучал в дверь флигеля, старуха высунулась из закутка, не сразу узнала посетителя, зато потом многообразно продемонстрировала восторг и гостеприимство. От приглашения зайти к ней Бельбо все же, после объятий и ласк, отказался.

Когда мы открыли дом, Лоренца запричитала от восторга и, обнаруживая все новые лестницы, коридоры, мрачные комнаты со старинной мебелью, продолжала ликовать. Бельбо прибеднялся, говорил что-то вроде «у каждого своя Доннафугата»,[93] но был безусловно растроган. Он сюда иногда наезжает, сказал он, правда — редко.

— Но работается тут хорошо, летом не жарко, а зимой благодаря толстым стенам холодный ветер не страшен, и в каждой комнате печки. Когда я был подростком, семья эвакуировалась из города и я жил тут, в нашем распоряжении были только те две боковые комнаты в глубине коридора. Сейчас я обживаю дядитетино крыло и начал работать в кабинете дяди Карло. — Там стоял секретер, забавная штука, лист положить почти что некуда, зато порядочно ящиков, явных и потаенных. — Сюда невозможно взгромоздить Абулафию, — сказал Бельбо, — но в те редкие разы, что я здесь бываю, я пишу от руки, как в старинные времена.

Потом он распахнул дверцу огромного шкафа.

— Вот что, когда я умру, имейте в виду, здесь все произведения моего раннего периода. Стихи, написанные в шестнадцатилетнем возрасте, планы шеститомной саги, которую я писал в восемнадцать… И прочее.

— Читаем, читаем, — захлопала в ладоши Лоренца и по-кошачьи подалась к шкафу.

— Лапы прочь, — отогнал ее Бельбо. — Читать там нечего. Я сам никогда не заглядываю. В любом случае, после смерти я явлюсь сюда и лично все сожгу.