— Ты считаешь, могут не принять?

— По-моему, вряд ли. Снова будешь учиться вместе с Кедиджей.

— Вот хорошо.

— Спокойной ночи, старичок. Ты держался молодцом. Я горжусь тобой.

У Генри уже слипались глаза. Эдмунд поднялся и пошел к двери. Но еще не дойдя до порога, с удивлением ощутил на своих глазах влагу.

— Генри.

— Да, папа?

— Ты положил с собой Му?

— Нет, — ответил мальчик. — Мне это больше не надо.

Вирджиния вышла из дому. Дождь уже прошел. Откуда-то с гор прилетел ветер, холодный и свежий, с морозцем, и зашумели, заскрипели вязы Балнеда, вскидывая темные верхушки. Взглянув в вышину, она увидела звезды: поднявшийся ветер отогнал на восток все тучи, и на освободившемся месте открылось небо, ясное и бесконечное, исколотое блестящими точками неисчислимых созвездий. Поток холодного, чистого воздуха ударил Вирджинию в лицо. Она глубоко вдохнула его раз и еще раз и почувствовала прилив бодрости. Усталость прошла бесследно. Как и обида, растерянность, горечь, душевная мука. Генри дома и больше не уедет. Эдмунд тоже к ней вернулся, и не только в прямом смысле. Она молода, хороша собой и знает это. Нарядная, как картинка, она едет на бал и готова танцевать до утра.

Они ехали, предшествуемые лучами фар, по узкой, извилистой проселочной дороге. Вблизи Коррихила ночное небо было залито отраженным заревом прожекторов, освещающих фасад дома. Над длинной подъездной аллеей между деревьями висели гирлянды китайских фонариков, и через каждые двадцать шагов из травы у дороги били яркие фонтанчики фейерверков.

Вот и последний поворот. Показался дом, гордо возвышающийся во всем своем великолепии на фоне ночного неба.

Вирджиния проговорила:

— То-то он, должно быть, сегодня доволен.

— Кто?

— Не кто, а Коррихил. Он как монумент. Памятник всем приемам, званым обедам и ужинам, свадьбам и балам, которые он пережил за свою историю. И крестинам. И поминкам, понятно, тоже. Но главным образом, веселым праздникам.

Яркие лучи трех прожекторов высвечивали Коррихил снизу, от фундамента до кончиков труб на крыше, а перед домом стоял освещенный изнутри шатер. По белым полотняным стенам метались вытянутые и сплющенные тени. Слышалась ритмичная пульсация музыки. Бал уже начался.

Еще один прожектор висел отдельно на дереве слева и был направлен на большой огражденный луг. Там длинными, стройными рядами, теряясь вдали, стояли автомобили гостей. Навстречу машине Эдмунда вышла какая-то темная фигура с фонариком. Эдмунд остановился и опустил правое стекло. Человек с фонариком пригнулся, заглянул к ним внутрь. Это был Хьюи Мак-Киннон, старый слуга Стейнтонов, завербованный на сегодняшний вечер на роль сторожа автомобильной стоянки и уже сильно пахнущий спиртным перегаром.