Люсилла осталась одна. Она встала, оделась — в джинсы и свитер, как обычно. Пригладила щеткой волосы, почистила зубы, умылась. Промокнула глаза и щеки фланелевой салфеткой, смоченной чуть не в кипятке, — от горячего пара прояснилось в глазах, в голове. И сбежала по лестнице вниз.

Джефф одиноко сидел у дальнего конца кухонного стола, перед ним — кружка с кофе и тарелка с жареными сосисками и беконом. Он встал ей навстречу. Она подошла, он обнял ее, и минуту они просто так стояли в обнимку. В кольце его сильных рук ей было тепло и надежно, от толстого грубошерстного свитера исходил знакомый, добрый дух. Слышно было, как рядом в буфетной журчит струя воды, тренькает стекло, — Изабел уже в трудах.

Он ничего не сказал. Наконец они разомкнули руки, она отступила, улыбкой благодаря его за поддержку, придвинула себе стул и, сев, облокотилась о стол.

— Есть хочешь? — спросил Джефф.

— Нет.

— Съешь чего-нибудь, полегчает.

— Не могу.

— Тогда кофе.

Он подошел к плите, наполнил кружку, поднес и поставил перед Люсиллой. И снова принялся за свои сосиски.

Люсилла сделала несколько глотков. Помолчала. Сказала:

— Хорошо, что мы побыли с нею.

— Ага.

— И хорошо, что она приехала с нами домой.

— Да, хорошо.

Джефф потянулся через стол и взял ее за руку.

— Знаешь, Люсилла, по-моему, мне лучше уехать.

— Уехать? — в испуге повторила она. — Как уехать?

— Ну, понимаешь, в такую минуту твоим родителям не очень-то приятно присутствие чужого человека.

— Но ты же не чужой…

— Ну, формально. Мне кажется, лучше будет, если я сложу вещички и уберусь…