Труднее, пожалуй, объяснить, почему спутник молодой женщины также произвел большое впечатление на Тепфлера: в движениях этого очень высокого и худого человека ощущалась какая-то скрытая сила, а глаза были удивительно светлые и задумчивые. Но главное, облик его никак не вязался с обликом этой фантастически красивой женщины: на нем была простая полотняная рубашка линялого голубого цвета с клапанами на плечах и нагрудных карманах; брюки того же оттенка и из такой же ткани; черные кожаные мокасины, тщательно вычищенные, но далеко не новые. А через плечо переброшен ремень холщовой сумки цвета хаки.

Тепфлер помнит, что первой к окошечку подошла молодая женщина. Облокотившись на стойку, она одарила служащего изумительной улыбкой:

— Вы говорите на шаматари?

— Нет, мадам, — ответил тот. — Очень сожалею. Он и слова-то такого никогда не слышал.

— Даже самых простых выражений не знаете?

— Очень, очень сожалею, но действительно не знаю, мадам, — сказал служащий.

Новая улыбка, еще лучезарнее первой, если такое возможно.

— Ничего страшного, — продолжала молодая особа. — Я просто хотела узнать, и только.

Мужчина тоже подошел и, вопросительно приподняв бровь, молча встал рядом.

— Ни слова не знает, — сказала ему женщина. — Поразительно, но это так.

Ее спутник тоже облокотился на стойку кассы, положил сбоку сумку и спросил служащего:

— Но, может быть, вы говорите по-английски? Разговор и шел на английском.

— Да, сэр, — ответил служащий, начинавший потихоньку нервничать.

— А по-немецки?

— Я говорю и на немецком, — сказал служащий, которого звали Вольфганг Рудольф Мюллер.

— А по-французски?

— Да, сэр. По-французски тоже.

— Может быть, и по-итальянски?

— Немного и по-итальянски.

— Но на испанском, идише, иврите, португальском, арабском и польском не говорите?