Но автобус продержался недолго: он лег непосильным бременем на тощие финансы заштатного городка. И теперь они пешком бредут вверх по склону холма. Их легион, а в памяти его отпечаталось десятка два, не больше. Они переступают порог больницы, у всех одна боль, одна рана…

Сестра Каролина не пропадет, но куда деться сестре Эдне и сестре Анджеле? Где найдет пристанище миссис Гроган? Ему вспомнились устремленные на него полные презрения глаза Мелони. Если бы она попала в беду, ей бы он помог. И Гомер вдруг поймал себя на том, что начинает — самую малость — склоняться к «работе Господней». Уилбур Кедр сказал бы ему сейчас: нельзя самую малость играть роль Господа Бога. Если чуть-чуть склонился, значит увяз по уши.

Гомер Бур погрузился в размышления; рука непроизвольно потянулась в карман, и он нащупал огарок свечи, тот, что мистер Роз вернул ему. «Это ведь тоже против правил», — сказал он тогда.

На ночном столике, между лампой и телефоном, лежал старый, растрепанный «Давид Копперфильд». Можно не открывать книгу, он знает начало наизусть. «Эти страницы покажут, стану ли я главным героем собственной жизни, или им будет кто-то другой», — громко произнес он.

Память у него удивительная. Он помнит все размеры эфирных масок, которые доктор Кедр сам делал для своих пациенток. Обычное махровое полотенце складывал конусом, прослаивая для жесткости картоном, заталкивал внутрь ватный тампон для эфира — вот и вся премудрость. Грубое сооружение, но доктор Кедр делал его в считаные минуты — ведь у каждого лица свой размер.

Гомер предпочитал готовые маски; они делаются из проволочной сетки в форме половника и обтягиваются слоями марли. Именно в такую маску, стоявшую на ночном столике, он и поместил знаменитый огарок свечи из дома сидра. В ней он держал мелочь, иногда клал часы. Гомер заглянул в нее, там сейчас лежали жевательная резинка в выцветшей обертке и черепаховая пуговица от твидового пиджака. Марля пожелтела, запылилась, ну это пустяки, недолго ее сменить. «Да, Гомер, кажется, все-таки быть тебе героем».

Спустился на кухню — там Анджел катал Уолли в инвалидном кресле, стоя сзади на перекладине и отталкиваясь ногой, — их любимая забава, когда муторно на душе. Анджел здорово разгонял кресло, сам Уолли так бы не смог; он только рулил, стараясь избежать столкновения с мебелью; несмотря на талант навигатора и простор кухни, он не всегда успевал менять направление, и они врезались то в стол, то в шкаф. Кенди сердилась на них, но они все равно играли, особенно когда ее не было дома. «Это мы летаем», — говорил Уолли. Чаще всего они летали, когда находила хандра. Сейчас Кенди не было дома, она пошла за Роз Роз. И они разошлись вовсю. Но, увидев лицо Гомера, тут же остановились.