— Я был в жутком положении, — продолжал Томми, — ужасно обозлился. Все друзья бросили меня, все до единого, и, правду сказать, я не виню их. Я опустился до того, что сидел в своей жалкой инвалидной коляске на улице Хартфорда в штате Коннектикут и просил милостыню; и вот в один их таких дней к тротуару подъехал микроавтобус. Из него вышли самые милые люди на свете. Они сказали мне, что, похоже, я остался без семьи, и я ответил, что это правда. И они сказали тогда, что они и есть моя семья. И это тоже было правдой, — он утер слезы рукой. — Они почувствовали, что нужны мне, а я нужен им. Точно так же, как здесь в амбаре мы все друг другу семья, мы все нуждаемся друг в друге, ведь дьявол вокруг нас. Вы все знаете, что еврейский народ — богоизбранная нация. Но евреи поддались влиянию сатаны и отвернулись от Иисуса.

Господь сделал все возможное, чтобы показать им, как опасен этот путь, — обыденно объяснял Томми. — Он веками заставлял их страдать, и в довершение взял и одним махом истребил своим карающим перстом шесть миллионов евреев. Они совершили ошибку, отрекшись от Иисуса, и Богу пришлось искать нового Мессию и новое место для своего возрождения. И куда же он обратился?

Вопрос был риторическим. Томми нажал на джойстик своего кресла и стал вращаться вокруг себя.

— Никому не ведомо, где он очутился! — прокричал он и резко остановился лицом к людям. — Но сам-то Бог ведал. И выбор его был неслучайным. Корея расположена превосходно. Это полуостров, по форме напоминающий мужской половой орган — орган силы. Она оказалась идеальным местом для битвы Бога с дьяволом. А преподобный Мун оказался идеальным воплощением Иисуса Христа, да еще и без недостатков.

Джона мог бы рассмеяться от абсурдности происходящего, но он был один среди этих людей в амбаре на какой-то ферме вдали от всех, кого он знал. Здесь вряд ли одобрили бы его попытку посмеяться над этим калекой-ветераном Вьетнамской войны. Все слушали его из вежливости, со снисхождением, вероятно потому, что он так сильно пострадал тогда. Когда он закончил свою речь, ему аплодировали, а потом снова пели. Джона быстро запомнил слова и привязчивый мотив. Затем откуда-то появились гитары, и Ханна робко протянула одну из них Джоне со словами:

— Я знаю, что ты играешь, Джона. Видела гитару в твоей комнате в общежитии.

Однако эта гитара была худшим инструментом, на котором Джоне доводилось играть, — абсолютно расстроенный кусок дерьма, который просто выкидывают, — и он потратил несколько минут, безуспешно пытаясь настроить ее, и стал играть; вокруг него было человек двадцать пять, и все они пели. Они хвалили его игру, не подозревая о музыкальном опыте Джоны.