Она была из того типа людей, которые, услышав, как их окликнули по имени, шагают дальше, не оглядываясь, как будто едут на движущейся дорожке в аэропорту.

– Миз Брюстер!

Я догнала ее уже около машины – белой «хонды-цивик».

– Можно вас на минуточку?

Она сгрузила папки на заднее сиденье, захлопнула заднюю дверцу и открыла переднюю.

– Я в тренажерный зал опаздываю.

– Да это ненадолго совсем. Я… Я хочу загладить свою вину…

Голубые глаза уставились на меня (точно так же Эвита смотрела на полковника Хуана, когда он заодно с другими заплывшими жиром аргентинскими бюрократами без энтузиазма отнесся к ее великой идее совместных выборов Перон-Перон в 1951 году).

– Разве не мне уж скорее заглаживать надо?

– Не важно. Помогите мне, пожалуйста!

Она посмотрела на часы:

– Сейчас не могу, мне нужно на занятие…

– Если вы насчет папы беспокоитесь, то он тут ни при чем.

– А кто при чем?

– Ханна Шнайдер.

Эвита вздрогнула – видимо, эта тема была ей еще неприятнее – и так рванула дверцу машины, что стукнула меня по руке.

– Незачем тебе об этом думать.

Она влезла на водительское место – фиолетовое платье обтянуло ноги, как тесное кольцо для салфеток. Эвита вытащила ключи (с брелоком в виде розовой кроличьей лапки) и резким движением воткнула ключ в замок зажигания, будто ножом пырнула.

– Если хочешь, приходи завтра, я с утра здесь буду, а сейчас мне пора.

Она ухватилась за ручку дверцы, но я не сдвинулась с места. Дверца уткнулась в мои коленки.