Я не велела себе спать, но дождь за окном шептал так мирно, а в комнате было так тепло, а голос Аттикуса гудел так тихо, и коленка у него была такая удобная, и я уснула.

Кажется, прошла одна минута, не больше, и он носком башмака легонько подтолкнул меня в бок. Поднял меня, поставил на ноги и повел в мою комнату.

– Я все-все слышала, – пробормотала я. – И совсем я не спала… Это про корабль, и про Трехпалого Фреда, и про этого мальчишку Стоунера…

Аттикус отстегнул лямки моего комбинезона, прислонил меня к себе и стащил с меня комбинезон. Одной рукой он придерживал меня, другой потянулся за моей пижамой.

– Да-а, и они думали, это он там у них переворачивает все вверх дном, и разливает чернила, и…

Он подвел меня к кровати и усадил. Поднял мои ноги и сунул под одеяло.

– И они хотели его поймать и никак не могли, потому что не знали, какой он, и знаешь, Аттикус, в конце концов они все поняли, и оказывается, он ничего этого не делал… Аттикус, а если по правде, то он хороший…

Он укрыл меня до самого подбородка и подоткнул одеяло со всех сторон.

– Почти все люди хорошие, Глазастик, когда их в конце концов поймешь.

Он погасил свет и пошел к Джиму. Он будет сидеть там всю ночь, и он будет там утром, когда Джим проснется.