Прах сгоревших оседал на волосах и на одежде, черным слоем опускался на листья в саду виллы младших офицеров.

Оскар был поражен, убедившись, что личный состав воспринимал пепел, висевший в воздухе и скрипевший на зубах, как нечто обыденное, вроде неизбежных промышленных осадков.

Амон вместе с Майолой разъезжал верхом среди погребальных костров, и оба они, возвышаясь в седлах, демонстрировали невозмутимое спокойствие. Лео Йон взял с собой двенадцатилетнего сына, который, пока отец был занят своим чудовищным делом, ловил головастиков в лужах на заболоченных полянках в лесу.

Треск пламени и зловоние совершенно не мешали им.

Оскар, откинувшись на спинку сиденья за рулем своего «БМВ», поднял стекла и, прижимая ко рту и носу платок, думал, что, может быть, именно в этот момент вместе с остальными трупами, трупами заключенных, сжигают Спиру и его команду.

В прошлое Рождество все полицейские гетто были уничтожены вместе с семьями, как только Симха Спира и его подручные закончили помогать очистке гетто. Всех их, вместе с женами и детьми, доставили сюда на исходе холодного дня, и до заката солнца все они были расстреляны. Уничтожены были все: и самые преданные (Спира и Зеллингер), и самые неблагонадежные. И Спира, и застенчивая фрау Спира, и туповатые дети Спиры, которых так терпеливо обучал Пфефферберг, – все они, обнаженные, очутились под дулами винтовок, сотрясаясь дрожью и прижимаясь друг к другу, а наполеоновская форма Спиры, валявшаяся у входа в форт, теперь была всего лишь кучей лохмотьев, которым предстояло отправиться на переработку.

А Спира все еще продолжал уверять остальных, что этого не может быть…

Эта экзекуция поразила Шиндлера еще и тем, что он в очередной раз убедился: ни покорность, ни раболепие, ни предательство – ничто не может гарантировать евреям, что они останутся в живых.

И теперь семейство Спиры сжигали столь же равнодушно, как и обычных лагерных узников.

Убили даже Гаттерсов!

Это произошло после обеда у Амона Гета год назад. Шиндлер уехал пораньше и лишь позже узнал, что случилось после его отъезда.

Почему-то Йон и Нейшел принялись в тот вечер подтрунивать над Бошем. Они считали его трусишкой и нытиком. И пусть не треплется, что он, мол, ветеран, подначивали они, – только и умеет, что рыть окопы, этим и занимался всю жизнь! Тоже мне «ветеран»! Они, мол, никогда не видели, чтобы он кого-нибудь расстрелял…

Эти издевательства продолжались несколько часов – обычное дело в подпитии. В конце концов, Бош приказал им доставить из барака Давида Гаттера с сыном и притащить из другого барака его жену с девчонкой. Давид Гаттер был последним президентом юденрата и оказывал немцам содействие буквально во всем – он никогда не показывался на Поморской с жалобами по поводу размаха последней акции или переполненных транспортов в Бельзец. Гаттер подписывал все, что угодно, и любое требование эсэсовцев считал разумным и обоснованным. Кроме того, Бош использовал Гаттера в качестве своего шпиона на территории Плачува и вне его, посылая Гаттера в Краков с грузами заново обтянутой мебели или с карманами, полными драгоценностей, которые предстояло спустить на черном рынке. И Гаттер послушно исполнял все указания, потому что он был подонком по природе, но главным образом потому, что считал – его покорность обезопасит жену и детей.