К одиннадцати утра всех погнали под душ. Польдек Пфефферберг, стиснутый в толпе, с подозрением присматривался к рожкам над головой: что пойдет из них – вода или газ?

Оказалось – вода; но прежде, чем она хлынула, по рядам двинулись украинцы, исполнявшие роль парикмахеров, сбривая растительность на головах, лобках и под мышками. Приходилось стоять по стойке «смирно», глядя перед собой, пока украинец тупой бритвой обрабатывал заключенного. Один из них пожаловался на это.

– Ничего подобного, – сказал украинец и полоснул его по ноге для доказательства остроты лезвия.

После душа всем выдали полосатую тюремную форму и загнали в бараки. Эсэсовцы усадили их в длинные ряды, подобно рабам на галерах, так плотно, что один сидел между раскинутыми ногами другого, сидящего позади, а его собственные ноги служили опорой переднему. Таким методом в трех бараках удалось разместить две тысячи человек.

Немецкие kapo, вооруженные дубинками, наблюдали за порядком, расположившись на стульях у стен. Люди были столь тесно прижаты друг к другу – на пространстве пола не оставалось ни одного свободного дюйма, – что, направляясь в туалет, даже с разрешения капо, приходилось ступать буквально по головам, выслушивая проклятия.

В центре одного из бараков стояла полевая кухня, в которой варили суп из репы. Возвращаясь из уборной, Польдек Пфефферберг обнаружил, что за кухней присматривает унтер польской армии, которого он знал еще по первым дням войны. Унтер дал Польдеку немного хлеба и позволил ему на ночь расположиться рядом с горячей кухней. Остальным же пришлось провести ночь в тесных рядах на полу.

Каждый день их выгоняли на аппельплац, где им приходилось стоять в молчании не меньше десяти часов. Вечерами, после скудной похлебки, разрешалось гулять вокруг бараков, беседуя друг с другом. В девять вечера раздавался свисток, предписывавший занять на ночь то же неудобное положение, что и раньше.

На второй день на аппельплац явился офицер СС в поисках того, кто составлял список Шиндлера – видимо, сам список так и не прислали из Плачува.

Гольдберга, которого в его грубой тюремной робе сотрясала дрожь, привели в контору и потребовали, чтобы он по памяти восстановил его. К концу дня эту работу он не закончил и по возвращении в барак его окружили те, кто отчаянно молил его о включении в список. Здесь, в этой душной тьме, его дергали и теребили со всех сторон, и снова надеялись на него – хотя все его прежние «старания» привели их лишь в Гросс-Розен. Пемпер и еще несколько человек, протолкавшись к Гольдбергу, стали убеждать его впечатать в список имя доктора Александра Биберштейна, брата Марка Биберштейна, первого уважаемого председателя юденрата в Кракове. В начале этой недели Гольдберг обрадовал Биберштейна, сообщив ему, что он включен в список. Но, когда заключенные начали грузиться в теплушки, доктор выяснил, что его нет среди «людей Шиндлера». Стоит отметить: Метек был настолько уверен в будущем, что даже в таком месте, как лагерь смерти Гросс-Розен, угрожал Гольдбергу – мол, после войны с ним рассчитаются, если Биберштейна не окажется в списке.