Он смотрит на нее.

– Помилуй Бог, что вы такое говорите, леди Рочфорд?

– Чтобы переманивать на ее сторону его друзей, а вы что подумали? – Она испускает хриплый смешок.

– Вы-то сами что имели в виду? Вы давно при дворе, вам не внове эти игры. Никого не заботит, что женщина принимает стихи и комплименты, даже если она замужем. Ей прекрасно известно, что тем временем ее супруг расточает любезности другим дамам.

– О да, ей это известно. А уж мне и подавно. На расстоянии в тридцать миль не осталось ни одной прелестницы, которой Рочфорд не посвятил свои вирши. Однако если вы считаете, что ухаживания прекращаются на пороге спальни, вы наивнее, чем я думала. Можете сколько угодно сходить с ума по дочери Сеймура, но незачем подражать ей в овечьей бестолковости.

Он улыбается.

– На овец клевещут. Пастухи утверждают, что овцы узнают друг друга, отзываются на имена, заводят друзей.

– А знаете, кто имеет доступ во все спальни? Этот мелкий проныра Марк, этот всеобщий посредник! Мой муж расплачивается с ним перламутровыми пуговицами, цукатами и перьями для шляпы.

– Неужто у лорда Рочфорда не хватает денег?

– А вы знаете способ увеличить их количество?

– Почему бы нет? – Что ж, думает он, по крайней мере, в одном мы совпали – в беспричинной неприязни к Марку. В доме Вулси у него были обязанности: Марк учил детей-хористов. Здесь просто живет при дворе, болтается поблизости от покоев королевы.

– По-моему, он безобиден.

– Он торчит, как бельмо на глазу. Забыл свое место. Выскочка без роду и племени, который выбился в люди, пользуясь смутными временами.

– То же самое вы можете сказать и обо мне, леди Рочфорд. Да вы и говорите.

* * *

Томас Уайетт приезжает в Остин-Фрайарз на телеге, привозит корзины лесного ореха, бушели кентских яблок.

– Дичь прибудет следом, – говорит Уайетт, спрыгивая на землю. – Я вез свежие плоды, не туши.

Волосы пропахли яблоками, одежда в пыли.

– Сейчас вы устроите мне взбучку за то, что я чуть не испортил дублет, который стоит…

– Больше, чем возчик зарабатывает за год.