– Даже вы? Я удивлен, леди Рочфорд. Кажется, вам ведомы все тайны.

– Вы и я, мы держим глаза открытыми. – Она опускает голову, словно адресуя слова своему телу. – Если пожелаете, я буду держать их открытыми там, куда вам нет доступа.

Господи, чего она хочет? Уж не денег ли?

– С чего вдруг? – спрашивает, холоднее, чем намеревался.

Она поднимает глаза и смотрит в упор.

– Мне нужна ваша дружба.

– Она не требует никаких условий.

– Я могла бы вам помочь. Вашу союзницу леди Кэри отослали в Хивер, к дочери. Она не нужна, раз Анна вернулась к своим обязанностям в супружеской спальне. Бедняжка Мария! – Она смеется. – Господь отмерил ей немало, но она никогда не умела этим пользоваться. Скажите, что вы станете делать, если королева больше не родит?

– Пустые страхи. Ее мать производила на свет по младенцу в год. Болейн жаловался, что она его разорит.

– Вы замечали, когда у мужчины рождается сын, он приписывает все заслуги себе, а когда дочь – во всем виновата жена? А если они не производят потомства, говорят, что жена бесплодна. Почему бы не предположить, что его семя испорчено?

– То же и в Писании. Всегда винят каменистую землю.

Каменистая земля, заросшая тернием бесплодная пустыня. После семи лет брака Джейн Рочфорд по-прежнему бездетна.

– Мой муж хочет моей смерти, – говорит она беспечно.

Он не находит слов для ответа, просто не готов к ее откровениям.

– Если я умру, – говорит она все так же беззаботно, – прошу вас как друга, распорядитесь, чтобы мое тело вскрыли. Я боюсь яда. Мой муж и его сестра часами сидят взаперти, а уж она-то разбирается в ядах. Анна хвастала, что угостит Марию завтраком, от которого та не оправится.

Он ждет.

– Я про Марию, дочь короля. Хотя я не сомневаюсь, Анна не колеблясь расправится и с собственной сестрой.

Она снова поднимает на него глаза.

– Не обманывайте свое сердце, если вы честны с самим собой, вы не откажетесь узнать то, что знаю я.

Она одинока, думает он, и у нее звериное сердце; Леонтина в клетке. Она принимает на свой счет все косые взгляды и перешептывания. Джейн Рочфорд боится, что женщины вокруг ее жалеют – больше всего на свете она ненавидит чужую жалость.