РоманыОбладатьстр 518
Светлый фон
Нет, ты только подумай: я сижу почти безвылазно в своей башне, как есть старая ведьма, сочиняю вирши с разрешения моего неотёсанного зятя сэра Джорджа, завишу от других (в денежном смысле, чего никогда не ожидала), например от сестриного благосостояния, – но, однако же, пишу тебе о событиях давно минувших дней так, словно всё было только вчера, и мне уже снова грудь стискивает раскалёнными обручами, от гнева, от досады и от любви (к тебе, к моей милой Майе и к бедняжке Бланш.). Но между вчера и сегодня – годы и годы, и ты серьёзно болен. Я желаю, чтобы тебе стало лучше, Рандольф, и шлю тебе моё благословение, и прошу у тебя тоже благословения и прощения, если оно возможно. Ведь я всегда знала – кому, как не мне, было знать, – что у тебя великодушное сердце и ты позаботился бы о нас – обо мне и о Майе, – но меня мучил тайный страх – вот когда оно всё выплывает наружу, но от Правды, мне уже, видно, не отвернуть, – понимаешь, я боялась, что ты захочешь забрать её, ты и твоя жена, забрать её себе насовсем, а она была моя, я её выносила – и я не могла её отдать, – вот я и спрятала её от тебя, а тебя от неё, потому что тебя она бы обязательно полюбила, у неё в сердце есть вечное незаполненное место, которое твоё по праву. Господи, что же я наделала?

Здесь бы мне лучше остановиться или даже надо было остановиться несколькими строками раньше, где я должным образом прошу у тебя прощения. Я пошлю тебе это письмо в запечатанном конверте, пошлю на имя твоей жены – она может это прочесть и вообще поступить с этим, как ей будет угодно – предаю себя в её руки, – но это такое блаженство, пусть и опасное, после стольких лет выговориться, – я вверяюсь её и твоей доброй воле – некоторым образом это моё Завещание. У меня в жизни было немного друзей, и только двоим из них я полностью доверяла – Бланш и тебе, – и обоих я любила так сильно, но она погибла ужасной смертью, ненавидя меня и тебя. Теперь, когда я достигла старости, я всё чаще с тоскою обращаюсь даже не к тем нескольким ярым, сладостным дням – страсть в моей памяти утратила особость, сделалась страстью вообще, ведь всякая страсть идёт одним и тем же путём к одному и тому же концу, так мне, старухе, теперь кажется, – так вот, я с тоскою обращаюсь (какая же я всё-таки стала околичественная и словообильная!) к нашим давнишним письмам, где мы говорим о поэзии и всяких других вещах и наши души двинулись доверчиво навстречу друг другу – и друг друга признали. Не читывал ли ты, часом, один из немногих несчастных проданных экземпляров «Феи Мелюзины» и не думал ли при этом: «Я знал её когда-то» – или, что даже более вероятно: «А ведь без меня не было бы и этой повести». Я обязана тебе и Мелюзиною, и Майей, и до сих пор не отдала моих долгов. (Я всё же надеюсь, что не умрёт она, моя Мелюзина, какой-нибудь понимающий читатель её спасёт, а ты как думаешь?)