— Не волнуйся, я буду обращаться с ней в высшей степени любезно, — холодно заверила я.

— Да уж, пожалуйста, будь добра. И вот еще что я хочу тебе сказать…

Я выжидающе посмотрела на мужа, и он продолжил:

— Не пользуйся своим преимуществом, постарайся быть к ней терпимой — на всякий случай, чтобы и она в свое время не вздумала тебе отомстить или обойтись с тобой грубо. Ты должна притвориться, что ты заодно с ней, Маргарита. Не изображай из себя представительницу семейства Бофор, душа которой исполнена уязвленной гордости, — будь просто моей женой, членом семейства Стэнли. Тогда в случае чего ты окажешься на стороне победителя.

МАЙ 1485 ГОДА

МАЙ 1485 ГОДА

Я не последовала совету мужа. Мы с «леди Элизабет» держались настороженно, постоянно наблюдая друг за другом и как бы пребывая в состоянии вооруженного молчания, точно две армии, готовые к бою и просто взявшие паузу.

— Вы как две кошки на крыше конюшни, — заметил мой муж, которого все это весьма забавляло.

Порой Елизавета задавала вопрос, нет ли вестей от моего сына, — словно я могла ей довериться и объяснить, какие унижения он вынужден терпеть, находясь при французском дворе и пытаясь обрести поддержку и необходимые денежные средства для нападения на Англию! Я тоже иногда интересовалась, что слышно от ее сестер, которые по-прежнему пребывали в столице. Она поведала мне, что Ричард со своим двором собирается переезжать в Ноттингем, что этот темный замок в самом сердце Англии он выбрал специально для встречи с врагом, высадка которого на английский берег явно не за горами. Елизавета сообщила также, что ее младших сестер в целях безопасности должны отослать в Шериф-Хаттон и она тоже мечтает к ним присоединиться. В целом она без возражений и полностью подчинилась правилам моего дома, а во время молитв была столь же молчалива и сосредоточенна, как я сама. Я часами держала ее в часовне, не давая даже позавтракать, однако она ни разу не пожаловалась, не издала ни одного вздоха. Но день ото дня она все больше бледнела, подавленная тишиной и богобоязненной атмосферой моего дома; порой я чувствовала, как тяготит ее пребывание здесь, какими долгими кажутся дни, проведенные под моим присмотром. Та ярко-алая роза, какой она казалась, появившись в воротах нашего поместья в своей алой амазонке, теперь словно увяла или поблекла настолько, что и впрямь почти превратилась в розу белую. Елизавета по-прежнему была очень красива, но теперь будто снова стала той молчаливой девушкой, которую мать растила в полумраке святого убежища. Ей, бедняжке, довелось познать лишь весьма сомнительную и быстротечную славу непризнанной королевы при дворе своего господина, и теперь она вновь была вынуждена безропотно отступить в тень.