— Я ни за что не откажусь от трона, завещанного Эдуарду, — твердо произнесла я. — И если герцог Ричард захочет этот трон получить, ему придется взять его силой и тем самым опозорить себя.

— А если он действительно это сделает? — спросила моя дочь. — Что тогда будет с Эдуардом? Что будет с моими сестрами? Что будет со мной?

— Не знаю, — осторожно ответила я. — Возможно, нам придется с ним сразиться или вступить в переговоры и спорить. Но мы ни за что не сдадимся. И не позволим врагу одержать над нами победу.

— А тот маленький мальчик? — Елизавета мотнула головой в сторону двери, за которой только что исчез паж, замотанный фланелью чуть ли не до носа. — Неужели мы забрали его у отца, отмыли, одели и приказали хранить молчание только для того, чтобы послать на верную смерть? Неужели мы именно так и будем вести эту войну — используя детей в качестве щита? Посылая их на смерть?

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25 ИЮНЯ 1483 ГОДА. ДЕНЬ КОРОНАЦИИ

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 25 ИЮНЯ 1483 ГОДА. ДЕНЬ КОРОНАЦИИ

— Что это? — гневно шипела я, точно разъяренная кошка, у которой отняли котят и собираются их утопить. — Где королевские барки? Где пушечные залпы с башен Тауэра? Где вино, бьющее струей в городских фонтанах? Где, наконец, барабанный бой, музыка, радостные крики и подмастерья, орущие гимны своих гильдий? Где восторженные возгласы толпы на улицах, по которым движется процессия?

Я резко распахнула окно, но на реке лишь буднично мельтешили суда — торговые баржи, ялики, гребные лодки. И я, глядя на воду, сказала, обращаясь к моей покойной матери и Мелюзине:

— Совершенно ясно, что никакой коронации сегодня не будет. Неужели вместо короны ему суждена смерть?

И я так ясно представила себе моего мальчика, словно рисовала его портрет. Я отчетливо видела перед собой прямую линию его носа, все еще по-младенчески чуточку курносого, его пухлые округлые щеки и ясные невинные глаза. Мои руки хорошо помнили этот выпуклый затылок, так удобно ложившийся мне в ладонь, и прямую чистую линию шеи, когда Эдуард склонялся над книгами за письменным столом. Он вырос смелым мальчиком, ведь дядя Энтони, его любимый наставник, научил его, без опаски взлетев в седло, устремляться на турнире навстречу сопернику. Энтони обещал мне, что воспитает в Эдуарде храбрость, научит встречать страх лицом к лицу и смело сражаться с ним. А еще я знала, как сильно мой сын любит свою страну и свой замок Ладлоу. Для него было огромным наслаждением ускакать далеко в холмы и любоваться тем, как высоко в небе, над утесами, парят соколы-сапсаны. Он обожал подолгу плавать в холодных водах реки. Энтони говорил, что Эдуард обладает чувством местности: редкая вещь в столь юном возрасте. Этому мальчику суждено было самое радужное будущее. Это было истинное «дитя мира», хоть он и родился во время войны. Эдуард, без сомнения, стал бы великим королем, настоящим Плантагенетом, и мы оба — его отец и я — гордились бы им…