— И это очень странно, — призналась я, — ведь в нем явно нет ничего героического, и я отнюдь не считаю его самым замечательным мужчиной в мире; я знаю, что он не слишком храбр, что у него часто бывает дурное настроение, которое он любит срывать на других. Но нет, мама, я, конечно же, не полюбила его так, как любила Ричарда…

— Существует много разновидностей любви, — мудро заметила моя мать. — И если любишь человека, который в чем-то не дотягивает до выдуманного тобой идеала, нужно быть снисходительной, делая скидку на то, что существует огромная разница между мечтой и реальной действительностью. А порой нужно просто прощать. Возможно, прощать приходится даже слишком часто, однако умение прощать часто приносит с собой любовь.

* * *

В апреле, когда в полях на южном берегу реки уже вовсю распевали птицы, я сказала Генриху, что мне не хочется ехать с ним на соколиную охоту. Мы были на конюшенном дворе, и он уже вскочил на коня, а моя лошадка, которую несколько дней держали в конюшне, нетерпеливо пританцовывала на месте в предвкушении прогулки, но грум крепко держал ее под уздцы.

— Смотри, прямо-таки рвется в бой! — сказал Генрих и тут же внимательно посмотрел на меня. — Что это с тобой? Ты же отлично с этим мерином справляешься. И потом, стоит тебе сесть в седло, и он тут же успокоится. На тебя это не похоже — ты же никогда не пропускаешь соколиную охоту.

Я лишь молча покачала головой.

— Может, хочешь другую лошадь? — предложил Генрих. Я улыбнулась: он явно очень хотел, чтобы я непременно поехала с ним на охоту. — Дядя Джаспер с удовольствием позволит тебе взять его коня. Он спокойный, как скала.

— Не сегодня, — упиралась я.

— Ты что, плохо себя чувствуешь? — Генрих бросил поводья конюху и соскочил с седла. — Ты и впрямь выглядишь немного бледной. Ты здорова, любовь моя?

Услышав эти нежные слова, я невольно прильнула к его груди, и его рука тут же обвила мою талию. Повернув голову так, чтобы мои губы почти касались его уха, я прошептала:

— Меня только что вырвало.

— Но лоб у тебя, по-моему, не горячий… — Он слегка вздрогнул. Ужас, который все испытывали перед той страшной болезнью, «потогонкой», которую принесла с собой его армия наемников, все еще был очень силен. — Скажи, ведь жара у тебя нет?

— Я не больна, — успокоила я его. — И никакого жара у меня нет. И утром я ничего плохого не ела, никаких незрелых фруктов, — с улыбкой заверила я мужа, но он по-прежнему ничего не понимал. — Да, меня тошнило и сегодня утром, и вчера, и, как мне кажется, завтра утром тоже будет тошнить!