Ричмондский дворец, к западу от Лондона, весна 1531 года

Джеффри приезжает ко мне в сумерки, словно не хочет, чтобы его заметили. Я вижу его из окна, выходящего на лондонскую дорогу, и спускаюсь, чтобы встретить сына. Он отдает лошадь конюху и опускается на колени на брусчатку, чтобы я его благословила, а потом ведет меня в холодный серый сад, точно не решится говорить со мной в доме.

– Что такое? Что случилось? – в тревоге спрашиваю я.

В сумраке я вижу, как он бледен.

– Я должен сообщить тебе нечто страшное.

– Королева?

– Слава богу, с ней все хорошо. Но кто-то пытался отравить епископа Фишера.

Я потрясенно пошатываюсь и хватаюсь за руку Джеффри.

– Кто мог такое сотворить? У него же нет ни единого врага.

– Леди, – мрачно произносит Джеффри. – Он защищает от нее королеву, он защищает от нее веру, и он единственный, кто смеет возражать королю. За этим точно стоит она или ее семья.

– Не может быть! Как ты узнал?

– Двое умерли, поев каши из миски епископа. Сам Господь спас Джона Фишера. Он в тот день постился и не притронулся к каше.

– Поверить не могу. Не верю! Мы что, итальянцы?

– Никто не верит. Но кто-то готов убить епископа, чтобы расчистить путь этой Болейн.

– Он не пострадал, храни его Господь?

– Пока нет. Но леди матушка, если она может убить епископа, она и на королеву посягнуть может? И на принцессу?

Я чувствую, как холодею, стоя в холодном саду; у меня трясутся руки.

– Не посмеет. Она не посягнет на жизнь королевы или принцессы.

– Кто-то отравил кашу епископа. Кто-то был готов это сделать.

– Ты должен предупредить королеву.