– Вы меня проклинаете? – спрашивает он, тяжело дыша, бледный, весь в испарине, трясясь от того, что знает: его дом уже проклят за то, что он разрушил приорат в Коудрее, проклят огнем и водой.

Я качаю головой:

– Разумеется нет. Я не верю в этот вздор. Судьбу творишь себе сам. Но когда вы даете ложные показания против хорошего человека, такого, как мой сын, когда допрашиваете меня, хотя знаете, что я ничего дурного не сделала, вы встаете на сторону зла в этом мире, и однажды ваш друг и союзник подойдет к вам вплотную.

Мейбл приходит терзать меня полным перечнем смертей. Джордж Крофтс, Джон Коллинз и Хью Холланд повешены, выпотрошены и четвертованы в Тайберне, их головы выставлены на Лондонском мосту. Моего сына Монтегю, моего бесценного сына и наследника, обезглавили на Тауэрском холме, его кузены Генри Куртене и Эдвард Невилл последовали за ним на эшафот, под топор.

– Смерть предателей, – говорит она.

– Смерть вместо доказательств, – отвечаю я.

Коудрей Хаус, Сассекс, весна 1539 года

Весь день, от рассвета до заката, я провожу в часовне Коудрея, передо мной усыпальница де Боумов, а вокруг меня – серая тишина зимнего дня. Я молюсь за Монтегю и его кузенов Эдварда и Генри, которых вывели на Тауэрский холм, где сложил невинную голову дядя Монтегю. Сегодня я молюсь за всех наших родственников, кому угрожает опасность. Молюсь за их сыновей, особенно за сына Генри Куртене, Эдварда, который мог смотреть из окна на последнюю прогулку отца по заиндевевшей траве к внешним воротам и дальше, на Тауэрский холм, к плахе, палачу в черной маске и смерти.

Я молюсь за детей Монтегю, за его сына, Гарри, который в безопасности, с матерью в Бокмере, за его дочерей Катерину и Уинифрид, вместе со мной стоящих в этом горестном бдении, и сильнее всего я молюсь за Джеффри, который привел нас к этой трагедии, который, – я знаю своего сына, – сегодня сам бы хотел умереть.

Меня держат в этом доме до конца зимы, хотя мой сын в могиле, а Джеффри по-прежнему в Тауэре. Говорят, он пытался удавиться, забившись под постель с покрывалом на лице. Так, по слухам, умерли в Тауэре его кузены принцы: их задушили между двумя матрасами. Но сыну моему это смерти не приносит; возможно, и про принцев неправда. Джеффри так и остается, как был всю зиму, изменником короне, брату, себе, чудовищным предателем семьи и меня, своей матери. Его по-прежнему держат в холодных стенах Тауэра, и я знаю, что, если его продержат достаточно долго, он все равно умрет – от холода зимой или от чумы летом, и будет не важно, правдивы или нет были его показания, потому что мой мальчик, мальчик, обещавший так много, будет мертв. Так же мертв, как его брат Артур, умерший в расцвете прекрасной юности, мертв, как его брат Монтегю, сохранивший в миг смерти свою веру и пытавшийся спасти кузена.