— Если я чем-то могу помочь, — сказал он, — хоть чем-то…

— Боюсь, что ничем, благодарю тебя, — ответил Цицерон. Было видно, что он сожалеет, что пустил своего старинного врага на порог. — Мы оба знаем, что такое политика. Рано или поздно неудача приходит к каждому из нас. По крайней мере, — добавил он, — моя совесть чиста. Позволь, я не буду больше тебя задерживать.

— А деньги? Я понимаю, что это жалкая замена всему тому, что ты потерял в этой жизни, но в изгнании деньги окажутся не лишними, а я готов ссудить тебе значительную сумму.

— Как благородно с твоей стороны.

— Что скажешь о двух миллионах? Ведь это может помочь?

— Естественно. Но я если я буду находиться в изгнании, то каким образом смогу расплатиться с тобой?

— Думаю, что ты можешь передать мне этот дом в заклад, — Красс выглядел так, как будто это решение только что пришло ему в голову.

— Ты хочешь этот дом, за который я заплатил тебе три с половиной миллиона? — Цицерон с недоверием уставился на него.

— И для тебя это была неплохая сделка, согласись.

— Тем более мне ни к чему продавать его тебе за два миллиона.

— Боюсь, что недвижимость имеет цену только тогда, когда на нее есть покупатель. А послезавтра этот дом не будет стоить ни драхмы.

— Почему это?

— Потому что Клодий хочет его сжечь, а на этом месте построить храм богине Свободы, и ни ты, ни кто-либо другой не смогут ему в этом помешать.

Цицерон помолчал, а потом спросил тихим голосом:

— Кто тебе это сказал?

— Это моя работа — знать такие вещи.

— Тогда почему ты хочешь заплатить два миллиона за выжженный клочок земли, предназначенный под строительство храма?

— Деловым людям приходится идти на риск.

— Прощай, Красс.

— Подумай об этом, Цицерон. Не будь упрямым ослом. Речь идет о двух миллионах.