– Ах, если бы царь мог тебя слышать! – воскликнул Крез. – Вместо того чтобы довольствоваться своим великим завоеванием и думать только о благе подданных, он уносится мечтами в беспредельную даль. Ему хотелось бы покорить весь мир; а себя самого, со времени изгнания Фанеса, он почти ежедневно отдает в постыдный плен диву пьянства.

– Разве его благородная мать не имеет никакой над ним власти?

– Она даже не могла отклонить его от женитьбы на Атоссе и принуждена была лично присутствовать на свадебном пиру.

– Бедная Атосса! – тихо сказала Сапфо.

– Да, – отвечал Крез, – царица Персии проводит не слишком веселые дни. С братом-супругом ей тем труднее уживаться, что у нее самой вспыльчивый характер. – Говорят, что Камбис, к сожалению, очень ею пренебрегает и обращается с ней, как с ребенком. Впрочем, египтянам этот брак не кажется необычным, потому что у них братья нередко женятся на сестрах.

– Да и в Персии, – прибавил Дарий искусственно спокойным голосом, – браки между кровными родными считаются лучшими.

– Но мы говорили о царе, – продолжал Крез, возвращая разговору направление, менее щекотливое для чувств сына Гистаспа, – уверяю тебя, Родопис, что он действительно благородный человек. В проступках, совершенных в припадках страсти или гнева, он тотчас раскаивается и никогда не оставлял намерения быть добрым и справедливым правителем. На этих днях, например, за столом, когда его рассудок еще не был отуманен вином, он спросил, какого мнения персы о нем, в сравнении с его отцом.

– Что же ему отвечали?

– Интаферн довольно ловко выручил нас из западни, – сказал со смехом Зопир. – Он отвечал царю: «По-нашему, ты лучше, потому что не только сохранил в целости владения Кира, но еще и увеличил их за счет заморских завоеваний». Царь остался, однако же, недоволен ответом, ударил кулаком по столу и вскричал: «Льстецы, презренные льстецы!» Интаферн был изрядно напуган столь неожиданным выпадом; но царь обратился к Крезу и спросил его мнения. «Мне кажется, – отвечал наш мудрый друг, – что ты еще не вполне достиг совершенства твоего отца. Тебе недостает, – прибавил он вкрадчиво, – оставить по себе сына, какого покойный оставил нам в тебе».

– Чудесно, чудесно! – восхитилась Родопис, улыбаясь и аплодируя своему другу, – эти слова сделали бы честь многоумному Одиссею! Но как принял царь эту сладчайшим медом обмазанную пилюлю истины?

– С большим одобрением. Он поблагодарил Креза и назвал его своим другом.

– А я, – продолжал старик, – воспользовался случаем, чтобы отвратить его от замысла идти войной на долговечных эфиопов, аммонян и карфагенян. О первом из этих народов известны только разные сказочные истории. Тут, в случае завоевания, придется за ничтожную выгоду поплатиться большими жертвами. Аммонский оазис отделен от Египта пустыней, которая едва ли доступна большой армии, и мне кажется, что против бога, хотя бы мы и не поклонялись ему, и принадлежащих ему сокровищ грешно идти войной. Наконец, насчет Карфагена результат уже оправдал мои предсказания. Матросы нашего флота, почти все сирийцы и фракийцы, разумеется, отказались идти сражаться со своими братьями. Камбис осмеял мои доводы, назвал меня трусом и, наконец, когда уж вино взяло над ним верх, поклялся, что он и без Фанеса и Бартии в состоянии выполнять трудные предприятия и покорять великие народы.