– Ради самого Митры, Дарий, перестань, если не хочешь, чтобы у меня голова пошла кругом! – взмолился Зопир, перебивая друга. – Слушая тебя, можно подумать, что ты всю жизнь провел с этими египетскими исследователями и никогда не держал в руках меча! Какое нам дело до чисел?

– Большое дело, – сказала Родопис. – Эту тайную науку египетских жрецов Пифагор изучал у того же Онуфиса, который тебя, Дарий, посвящает теперь в мистерии. Приходи ко мне, и я расскажу тебе, как учитель согласовал законы чисел с законами гармонии. Но смотрите, смотрите, вон пирамиды!

Все поднялись со своих мест и безмолвно глядели на представившееся им величественное зрелище.

На левом берегу реки возвышались в серебристом сиянии древние исполинские гробницы могущественных владык, массивные, величественные, гнетущие землю своей невероятной тяжестью, – наглядное доказательство творческой силы человеческой воли, намек на суету земного величия. Где тот Хуфу, который скрепил каменную гору потом своих подданных? Где долговечный Хафра [110], который презрел богов и в надежде на собственную гордую силу запер будто бы двери храмов, чтобы себя и свое имя обессмертить человеческим мавзолеем? Их саркофаги пусты. Не знак ли это, что судьи мертвых нашли их недостойными могильного покоя и воскресения; между тем как строитель третьей прекраснейшей пирамиды, Микерина [111], который удовольствовался памятником меньшего размера и снова отворил храмы, спокойно почил в своем гробе из синего базальта.

Пирамиды стояли в безмолвии ночи, освещенные звездами, охраняемые стражем пустыни, исполинским сфинксом, возвышавшимся над голыми скалами ливийского хребта. У их подножия покоились в богато украшенных гробах мумии верных слуг строителей, а против памятника благочестивого Микерина возвышался храм, в котором жрецы Осириса молились о душах бесчисленных покойников мемфисского города мертвых. На западе, там, где солнце скрывалось за горами Ливии, где кончалась плодоносная земля и начиналась пустыня, мемфиты построили себе кладбище. Туда-то и смотрели друзья, в благочестивом ужасе и удивлении храня глубокое молчание.

Чары, сковавшие их язык, оставили их тогда, когда северный ветер пронес быструю ладью мимо жилища смерти и громадных плотин, которые защищали Менесов город от разливов; резиденция древних фараонов все приближалась, и, наконец, сверкнули мириады огней, зажженных всюду в честь Нейт. При виде исполинского храма бога Пта, самого древнего здания древнейшей из всех земель, раздались возгласы восторга.

Тысячи фонарей освещали жилище бога; сотни огней горели на пилонах, на зубцах стен и крышах святилища. Между рядами сфинксов, соединявшими все входные ворота с главным строением, пылали яркие факелы, и пустой дом священного быка Аписа озарялся зыбким светом пламени, как меловая скала в красных лучах тропического заката. Над сияющей картиной развевались флаги и вымпелы, вились цветочные венки, звучала музыка, раздавалось громкое пение.