Светлый фон

То же происходило и во время молитв Павлины, которые часто длились более часа и в которых Арсиноя должна была участвовать по средам и пятницам стоя на коленях, а другие дни недели — с воздетыми к небу руками.

Заметив, что Арсиноя часто посматривает на улицу, ее покровительница подумала, что она угадала причину рассеянности своей ученицы, и дожидалась только возвращения брата, архитектора Понтия, чтобы попросить его уничтожить окно.

Когда архитектор вошел в высокую переднюю своей сестры, его встретила Арсиноя. Щеки ее раскраснелись, потому что она поспешила как можно скорее удалиться от окна и спуститься в нижний этаж, чтобы поговорить с архитектором, прежде чем он войдет во внутренние комнаты и начнет беседовать с Павлиной.

Она казалась прекраснее, чем когда-либо.

Понтий посмотрел на нее с удовольствием.

Он знал, что уже видел это милое личико, только не мог сразу вспомнить, где именно. Тех, с которыми мы встречаемся только мимоходом, мы нелегко узнаем, если находим их там, где не можем предположить их присутствие.

Арсиноя не дала Понтию заговорить первому. Она загородила ему дорогу, поклонилась и робко спросила:

— Ты уже не узнаешь меня?

— Как же, как же, узнаю, — отвечал архитектор, — впрочем…

— Я дочь дворцового смотрителя Керавна на Лохиаде… ты же знаешь…

— Да, да, и тебя зовут Арсиноей. Еще сегодня я спрашивал о твоем отце и услыхал, к моему огорчению…

— Он умер…

— Бедное дитя! Как все переменилось в старом дворце со времени моего отъезда! Домик привратника исчез, там появился новый управляющий и затем… Скажи мне прежде всего: как ты попала в этот дом?

— Мой отец ничего не оставил после себя, и христиане взяли нас к себе.

— И моя сестра приютила всех вас?

— Нет. Кого взяли в один дом, кого в другой. Мы никогда больше не будем вместе.

При этих словах слезы потекли по щекам Арсинои, но она быстро овладела собой и сказала, прежде чем Понтий успел выразить свое соболезнование:

— Я желала бы попросить тебя об одной вещи. Позволь мне поговорить с тобой, пока нам не мешают.

— Говори, дитя мое.

— Ты, разумеется, знаешь Поллукса, ваятеля Поллукса?