— ПИДОР, БЛЯДЬ! МЫ, БЛЯ, НЕ СДАЕМСЯ! МЫ, БЛЯ, КРУТЫЕ! МЫ, БЛЯ, ИЗ ЛЕЙТА! ТАКОГО ДЕРЬМА МЫ НЕ ДЕЛАЕМ, ЕБАНЫЙ В РОТ! — Он почти плачет и потом спокойно говорит мне: — Ладно, Урод… не зли меня. — А потом его снова сносит с катушек. — Я, бля, понимаю, чего ты добиваешься! Я ПОНИМАЮ! ТЫ ПЫТАЕШЬСЯ МЕНЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ, ПИДОР ДРАНЫЙ!

Мне удаетца приподнятца на локте, и я стараюсь собратца с мыслями.

— Да… я хочу умереть… Рентой отдал деньги мне, не тебе… тебя он кинул, а меня — нет. Он отдал мне деньги. А я их потратил, на наркоту.

Я не вижу выражения его лица, я вижу только кухонную лампу, но я чувствую, што он смотрит на меня.

— Ты… я понимаю, што ты пытаешься сделать…

— Я много бабок потратил, друг, — я улыбаюсь, несмотря на боль, — извини, дружище…

Франко морщитца, как будто я только што ударил его в живот, и я собираюсь сказать еще што-нибудь, но чувствую, што меня ударили по лицу, и слышу жуткий отвратительный хруст, судя по всему, он сломал мне челюсть. Боль ужасная, но скоро все кончитца. Потом я слышу его голос, он опять изменился, теперь Бегби как будто бы просит меня:

— У тебя же есть Элисон и ребенок! Што будет с ними, если ты сдохнешь, тварь эгоистичная!

Он снова бьет меня ногами, но я уже не чувствую этих ударов, потому што думаю о его словах… Элисон, маленький Энди… и я вспоминаю то лето, когда мы ездили на Побережье… Лейт… она в широком платье для беременных, и я глажу ее по животу и чувствую, как там шевелитца наш ребенок. И я говорю ей, я плачу от радости и говорю ей, што наш ребенок добьется всего, чего не добился я. И мы оба плачем. А потом — больница, откуда я их забирал. Ее улыбка, его первые шаги, и его первое слово, «папа»… и я вспоминаю все это и понимаю, што все-таки хочу жить. Франко прав, друг, он прав… я поднимаю руку и шепчу:

— Ты прав, Франко… ты прав. — У меня получаетца только стонать, но это искренние слова. — Спасибо, приятель… спасибо, што помог мне разобратца. Я хочу жить дальше…

Я не вижу лица Франко, только взвихренную темноту, я не вижу его лица глазами, но в сознании я его вижу, я представляю его себе. Лицо у него холодное и злое, и я слышу, как он говорит:

— Слишком поздно, мудила, тебе, бля, надо было подумать как следует, прежде чем пытатца меня использовать…

И он снова бьет меня ботинком.

И я пытаюсь сказать хоть што-то, но, кажетца, я отрубаюсь, и ничего у меня не получаетца, и я уплываю… темно… холодно… потом меня бьют по щекам, и я прихожу в себя, и думаю, што я в больнице, но вижу перед собой лицо Франко.

— Просыпайся, ублюдок, я не хочу, штобы ты пропустил самое интересное! Потому што ты, бля, подохнешь, я тебя, бля, убью, но я буду делать все медленно и обстоятельно…