Я вполне понимаю Урода, мне тоже вовсе не улыбается светиться на улице, но ведь вот он я, еду в такси, прямиком в Лейт, с этим ублюдским котом. Голова у меня гудит, и я думаю: вот вам и здрасте, получается, я опять кинул Психа. Впрочем, так ему и надо. Я выхожу у банкомата на Пилриг.

Клайдсдейлский банкомат подвис, и рядом тусуется пожилой мужик, судя по акценту — из Глазго, стоит и в расстройстве попинывает автомат. Да еще и все эти такси куда-то подевались. Ни одного не видать. Так что я надвигаю шляпу пониже на лоб и, с некоторым внутренним трепетом, иду к Галифаксу в начале Бульвара. Кошачья переноска бьет меня по ноге при каждом шаге. Кот предательски мяучит, как будто специально стараясь привлечь внимание. Раньше я себя чувствовал на Бульваре как дома. Раньше я себя чувствовал здесь в безопасности. А теперь я как будто спустился в ад. Впрочем, я же не собираюсь здесь зависать, отдам Уроду его кота злоебучего и сразу же сяду в машину и поеду на встречу с Дианой, а потом мы с ней сядем в большую железную птицу и улетим прочь отсюда.

Настроение стремительно улучшается, когда я вижу, что банкомат в начале Бульвара работает. Рядом стоит какой-то алкаш, пытается что-то там делать. Я осторожно приближаюсь к этому кренделю. Я весь на нервах, меня чуть ли не трясет. Слышу, как какие-то парни громко угрожают друг другу на Джанкшн-стрит. В Амстердаме этого нет — этой атмосферы сдержанного и небрежного насилия и агрессии, источника паранойи. Ее там просто не может быть. По определению.

Давай, приятель. По-быстрому.

И тут я слышу знакомый голос, и мне натурально становится плохо. Неимоверным усилием воли я заставляю себя посмотреть в ту сторону.

Бегби.

Кричит что-то в мобильный телефон.

Потом он видит меня и замирает с отвисшей челюстью, на выходе из Центрального Бара. Он действительно замирает, словно его парализовало от потрясения. То есть нас обоих парализовало.

Потом он захлопывает телефон и ревет:

— РЕЕННТОООН!!!

У меня кровь леденеет в жилах, когда я вижу, что Френк Бегби мчится ко мне через дорогу, с лицом, перекошенным от ярости, и у меня возникает странное впечатление, что он сейчас пронесется мимо меня, совсем рядом, и оприходует кого-то другого, потому что теперь он меня не знает, у нас с ним давно уже нет ничего общего. Но я знаю, что это ко мне он несется, и что это будет печально и больно, и мне нужно бежать, но я не могу сдвинуться с места. В эти несколько секунд жизнь разлетается на миллионы осколков-мыслей. Я размышляю, какими нелепыми и безнадежными оказались мои претензии на владение боевыми искусствами. Все тренировки и практика — это не в счет. Одно выражение его лица сводит все на нет. Я не могу ничего сделать, потому что у меня в голове неумолимо играет кассета из детства: Бегби — Зло — Страх. У меня общий паралич воли. Те части меня, которые представляют себе, как надо принять стойку вадориу, блокировать его удар, вбить ему нос прямо в мозг одним быстрым ударом ладони или уклониться от его броска и ударить локтем в висок — да, они где-то и как-то присутствуют. Но их слабые импульсы заглушаются унизительным страхом, от которого я весь дрожу крупной дрожью.