Вершинин прощался с жизнью. Он не ценил ее, совершил много всего плохого – вот наказание и пришло. Ему суждено было умереть от пули в лоб из пистолета опаснейшего преступника на пыльном проселке напротив злачного наркопритона. Это вызвало у Лехи море разочарования. Он по-настоящему испугался (еще немного и напрудил бы в штаны): не хотел он умирать так, но зато он умирал за друга, думая не о себе, а о страдающем Диме Тихомирове.

Откуда-то сверху, с неба, залитого солнцем, которое загораживал черный силуэт, прозвучала фраза:

– Урод ты, Вершинин! Сдохни!

Прозвучал щелчок – Леха зажмурился.

Щелчок. Еще щелчок. Выстрелов не последовало.

Пули кончились? Неужто заклинило?

Вершинин верил в чудо до последнего… Неужели обошлось?

Леха не понимал, что же произошло: он не верил, что был спасен, что все еще жив, что ему дали шанс выпутаться и все исправить, словно на небесах передумали.

Трофим со злости выкинул пистолет в траву и с разбегу зарядил ногой Вершинину по лицу. Леха приложился к земле затылком, запачкав ее и мокасины Трофима хлынувшей из носа и рта кровью. Трофим поставил Вершинина на колени, потянув мажора за волосы, и выкрикнул ему в разбитое лицо:

– Бунт на корабле?!

Алексей без всяких эмоций на лице безынициативно смотрел на Трофима и не проронил ни слова.

– Отвечай, сучка! – выходил из себя Трофим.

Ответа вновь не последовало. Трофим дал Вершинину кулаком по уху, и тот налетел на свою машину и ударился об капот, увидев довольные улыбки Влада и Тимохи. Вожаку волчьей стаи этого показалось мало, а Вершинину было неохота что-либо говорить. Он будто нарочно злил Трофима.

– Вот-вот! – выкрикнул Тимоха. – Что я и говорил! – неподходящий он выбрал момент для этой фразы.

Трофим тут же поставил его на место:

– Заткнись, сука! Надоел! Уймись, иначе окажешься на его месте.

Тимоха проглотил язык. А Трофим снова взял Вершинина за волосы. Мажор скалился от боли, но продолжил хранить молчание. Зато Трофим говорил:

– Отвечай, я жду! – рычал он. – Что ты там кричал? Что я гад? Что я зараза и пидор? – после каждого слова, которое припоминал Трофим, он отстегивал Леше удар за ударом. Тот падал то на свою тачку, то на землю, то в объятия Тимы и Влада. – Да, Вершинин, да-да, я помню. И не я заплачу, а ты… сполна! – он вывернул мажору руку. – Хотел моей смерти, моих страданий? Да? Да-а, тварь паршивая! – Трофим получал удовольствие от экзекуции. – Ты, наверно, еще не осознал до конца, на кого руку поднял?! А это значит, что я сейчас вспомню еще что-нибудь из твоей сегодняшней самодеятельности, – говорил Трофим, принося Лехе нестерпимую боль.