Но это же …

–

Так! – сжала губы красавица. – Тебе это не нравится?

–

Представь себе. И очень не нравится.

–

Ах вы, божьи человечки! Если старуха умрёт без страха, с надеждой, которую мои объективные консультации будут в неё вселять, – это плохо?

–

Непорядочно. – в мыслях Левана что-то застопорилось.

Любые воспоминания и впечатления, связанные с Тамар, всегда грели его душу. Теперь же это тепло стало жечь. Оно, это ощущение, жгло каким-то чужим, холодным жаром. Всё оставалось, как и прежде, только вот душа ощущала жгучий холод вместо уютного тепла. И этот холод таил в себе . пустоту.

Ощущение холодной неопределённости было воспринято им, как страх. Впервые это чувство посетило его душу. Вся двадцатилетняя история его жизни складывалась так, что он ни разу не успел ощутить страх как чувство. Не было у него такого органа чувств, который фиксировал бы страх.

–

А ты мог бы ей сказать ту правду, которую знаешь? – резко парировала Тамар. – Что же ты промолчал? Испугался! Все святоши – трусы!

–

Нет, моя дорогая Тамар, – впервые слово «дорогая» прозвучало из уст Левана с интонацией холодной и чуть ироничной. – Есть заповедь врачей: «Не навреди». Если бы я знал, что моё предупреждение поможет, пусть даже больная меня проклянёт, – обязательно сказал бы. Но сказав, я могу только отравить последние дни её жизни. А ты взяла плату за ложь.

–

Чистоплюй! – воскликнула женщина с прекрасными, но искажёнными злобой чертами лица.

БАБА ОКТЯ

Под мерный стук колёс мысли, играючи, скачут, выхватывая фрагмент за фрагментом из прошедших ситуаций и рисуя картины вероятных будущих событий. Эта игра воображения не даёт уснуть, и уже во втором часу ночи Вадиму надоело лежать с открытыми глазами на своей полке. Он встал, прикрыл одеялом спящую Розу, тихонько отворил