Что же дальше, Лиза, что же дальше?.. А дальше – оставалось только найти ту область человеческого бытия и тех людей, которые свободны от этих гнусностей и общей религиозной мерзости… Но подожди, ты спросишь, изменилось ли после этого моего духовного переворота мое отношение к отцу Зосиме. Ведь для меня он был, как свет в окошке… Ты, знаешь, это парадоксально – и да, и нет. Это трудно объяснить, но это так. То, что он был искренним верующим – это безусловно. Значит, верил в ложь? Да, Лиза, именно так – верил в ложь, но был искренним в своей вере. Точно не из тех, кто и тогда и сейчас изображают из себя верующих, а по сути хуже многих неверующих. При этом некоторые из них даже постриглись в монахи, но при этом плевали на веру, грабят темный народ, жируют и набивают себе карманы. Ты только посмотри, во что превратился наш монастырь!.. Торговую лавку монахов и коммерческое предприятие Зиновия… Но я отвлекся. О батюшке… Лиза, ведь он же знал, что со мною будет, когда отправлял меня в мир, когда благословлял жениться на тебе… Он все знал, он действительно был святым… Только не христианским, а человеческим… Прочитай его «Мысли для себя» – я оставляю их тебе. Я их от тебя скрывал, прости и за это… Но теперь оставляю как часть своего завещания… Он все знал, и все равно благословил… Как это можно объяснить? Я не могу. Ты только представь: он знал, что я потеряю веру, что стану революционером, но все равно благословил меня на этот путь!!!.. Знаешь, у меня все-таки есть одно объяснение. Видимо, в глубине души у него была эта «мысль», которую он даже не доверил своим «Мыслям для себя». Он не мог ее записать, чтобы не выпасть из образа христианина. Знаешь, что это за мысль? Что на самом деле – все это не важно! Да-да, вера-атеизм, все это не важно на самом деле. Важен опыт жизни с людьми, важно умение сострадать им и бороться за их счастье – вот что на самом деле самое главное! Вот почему он меня и отправил в мир, к людям, зная, что я стану атеистом и веру эту самую проклятущую потеряю. Он все-таки чувствовал, не признаваясь себе самому, эту «мерзостную подкладку» религии. Да-да, Лиза – не мог не чувствовать, ибо она как раз и призывает смириться с кровавыми слезками младенцев, с этой гнусной ложью – что им, дескать, на небе воздастся. Он, всею душой сострадающий людям, не мог этого не чувствовать, не мог… Понимаешь, он сам решил молчать и остаться со всеми молчащими – со всеми своими молчащими монахами, покрытыми своим ложным смирением, хотя и чувствовал – не мог не чувствовать! – ложь этого молчания и мерзость этого бессильного овечьего терпения…