Максенин сказал новое непонятное слово и снова замешкался, понимая, что и так перегрузил своих слушателей новыми терминами.

– Ша, звучит как, – выдохнул Тюхай.

– Пороле… Пралет… – попытался повторить Кочнев.

– Пролетарий…ят! – поспешил Максенин, но сам тоже споткнувшись в конце слова. – Запомните, дурни!.. Это мы так называемся… Пролетарьят – это те, у кого нет ничего, кроме рабочих спин и кулаков. И кулаки эти рано или поздно сметут всю кладбищенскую эту гниль российскую…

Но тут в комнату заглянул «зырок». Потирая замерзший нос, он протянул басом, явно подражая Максенину:

– Рельсу дали. Сейчас пойдут… Со столовки смена первая…

Максенин вновь стал заворачивать манифест в свои оберточные слои.

– Ладно, на сегодня харэ. Сходку закрываем. Дёма, давай напоследок нашу, рабочую…

Из-за спин первого рядя ребят выдвинулась щуплая фигурка мальчика со светлыми волосами и такими же светлыми лучистыми глазами (по фамилии Дёмин). Откуда-то из-под кровати ему передали гитару, и он, взяв пару вступительных аккордов, неожиданно сильным и чистым голосом запел, сразу же поддержанный всеми участниками сходки:

Смелей, друзья, идем вперед,

Будя в сердцах живое пламя,

И наше дело не умрет,

Не сломят бури наше знамя.

Победу уж недолго ждать,

Проснулась мысль среди рабочих,

И зреет молодая рать

В немой тиши зловещей ночи.