II

В РАБОЧЕЙ ОБЩАЖКЕ

Я уже упоминал о свежепостроенных больших бревенчатых зданиях, расположенных вверх по склону от Волчьего пруда, большинство из которых были рабочими общежитиями – «общажками», как называли их сами обитатели. Помыранцев после Лягавого повысил плату за труд, хотя и жестко привязывал ее результатам, усилив контроль и учет, но к нему потянулись рабочие и разного рода артельщики, привлеченные постоянной работой. Захарыч даже поощрял приход к нему уже спаянных рабочих команд, в которых уже сложилась определенная иерархия, так легче контролировалась дисциплина. Не устояли перед соблазном и знакомые нам «церковные мальчики» во главе с Максениным. Они легко расстались и с монастырем и с отцом Вячеславом и со всеми своими послушаниями в Успенской церкви и монастыре. Максенин теперь был официальным начальником над своими мальчиками – «бригадиром». В крайней от пруда «общажке» у них был свой «конец», где время от времени Максенин в удобное время устраивал «сходки» своих подопечных. Сейчас по времени ближе к полудню и было такое удобное время, когда в общажке кроме его группы никого не было – остальные были или на сменах или на обеде.

На нижних кроватях двухъярусных коек расселось с десяток рабочих мальчишек. Впрочем, мальчишками они уже не выглядели. В рабочей среде дети, как известно, быстро взрослеют, да еще и Максенин прилагал силы к их «развитию». Среди ребят, его окружавших, большинство уже было новыми, хотя виднелись и лица «старых» – Кочнева, Тюхая, Лещины. Сам Максенин отчасти изменился. Вместо выбитых на неудачной «бусырке» зубов (а эти «опасные игры» вместе со «срачитой» уже были давно оставлены как «пройденный этап»), он вставил себе железные зубы, которые сразу же бросались в глаза неприятным холодным блеском, как только их обладатель открывал рот. Благодаря этому изменению своего внешнего вида он наряду с привычным «Максом» приобрел еще и очень льстившую ему кличку «Железный». Это прозвище словно перешло к нему по наследству от Красоткина, о чем Максенин при случае не прочь был упомянуть. Кстати, исчезновение своего бывшего революционного руководителя и наставника он воспринял как нечто само собой разумеющееся и называл «провалом». Собственно «провалом», по его словам, было и вся эта неудавшаяся затея со взрывом государя-императора, после чего он не преминул связать мальчишек «клятвой о неразглашении». А участвовавшие в убийстве Снегирева вообще были, по его словам, «повязаны кровью». Любая словесная неосторожность немедленно вела к «устранению». И вообще, за прошедшее время его «ячейка», похоже, стала более законспирированной и связанной жесткой дисциплиной. При любом «собрании» обязательно устанавливалось внешнее наблюдение. Вот и сейчас на выходе из «общажки» под свежеструганным каркасом из сосновых досок прогуливался «зырок» – так стала называться должность охранника после отказа Максенина от прежнего названия «стремщика».