Он долго сидел у Ямщиковых, играл с Ваней в шахматы, рассматривал глобус планеты Находки и слушал ее историю… Но, когда вернулась с работы Венькина мама, торопливо поднялся. От виноватости все равно никуда не денешься… И все же ему было хорошо, и домой он пришел почти что с улыбкой.
И тут — отец со своей бедой.
Нет, Егор не чувствовал жалости к отцу. В конце концов, тот сам виноват, что опять вляпался. И тревоги, что «останутся без хлеба», тоже у Егора не было. От голода в нашей стране еще никто не помер, а на шмотки Егору давно уже наплевать.
Но все же он испытывал какую-то неловкость перед отцом. Наверное, как раз из-за того, что не может сочувствовать ему. Он стоял в кухне у дверного косяка и стесненно смотрел, как отец суетливо опрокидывает в себя рюмку за рюмкой. Три подряд. И как потом жадно заедает коньяк цветной капустой.
Вдруг отец отложил вилку и прямо посмотрел на Егора. Тяжким, измученным взглядом. Сказал медленно и отчетливо:
— Ну вот, братец. Теперь можешь менять фамилию. Самое время.
Егор не отвел взгляда. Только подобрался весь. И тихо ответил:
— Нет. Не время.
— Почему же?
— Поздно. Скажут, что дезертир.
ВОСЕМЬ СТРОК
ВОСЕМЬ СТРОК
Егор ответил отцу с полным убеждением. В самом деле — поздно. Что скажут в школе, как возликует Классная Роза, если он однажды придет в школу не Петровым, а Нечаевым! «Что, когда папочка стал не нужен, ты решил отмежеваться? Нет, дорогой, фамилию свою можно йизменить, а характер йи сущность свою…»
А что она знает о его сущности?
И другие — что знают?
С этими мыслями Егор улегся спать, и вдруг его, уже дремлющего, толкнула новая тревога. Если он оставит прежнюю фамилию, не будет ли это изменой
Но тревога увязла в навалившемся сне, и Егор лишь успел подумать, что надо бы про все это поговорить с Михаилом.