Назад, к представлениям десятилетней давности! Если возможно, без каких-либо последствий.
Там, где некогда стоял павильон, потом возводился дом, который рухнул. Там уже не воздвигнешь нового павильона.
Странно, что остается желание — в то время как вокруг одна мшистая болотистая почва, — настаивать опять на этом: там, где надо убрать обломки, после которых не останется ничего, кроме зыбкой почвы, настаивать (снова) на возведении этого павильона, где он как минимум будет казаться не на своем месте. (Деревья вырублены, скалы взорваны, почва укатана.) Почему? Без анализа: потому что хочется верить в иллюзию, будто можно повернуть время назад. Все исправить. Повернуть колесо вспять. Немного вечности получить в залог. Но все это отговорки романтической смертельной зависимости.
Невротики: гламурные парни наряду с настоящими артистами.
В анализе: надо быть прокурором для себя самого; не только адвокатом — десяток адвокатов и без того налицо, в самом неврозе.
Идея: от Адели Бертрам, Эрны Эдлер (самой известной девушки в ее школе) к Лотте Пройс* (самая известная актриса в Оснабрюке), Петер (красивая женщина в обществе Ганновера, когда я был торговым служ.*), Марлен и Наташе — всегда к тому были только внешние, показные мотивы, привлекающие меня.
К. Хорни: кичл. преслед. Тип, требующий «иммунитета» к тому, что он делает, — или «представление» Н., что я назвал «королевы вне морали».
Мое избегание серьезной работы, углубления, настоящей учебы, не обращаю внимания на детали, отсутствие точности, поверхностность.
Это символично для внутреннего состояния, которого я не позволял себе без паники или банкротства. Вследствие этого часто чувствую себя мошенником, которого скоро должны схватить за руку.
Вчера солнечно; мыл голову; «Сага о Йесте Берлинге»*. Рассеянность, Н., карты, туда и сюда, наконец немного работы. Вечером Карен. Остатки семги. Рассказал ей свой сон: я приговорен к смертной казни, суета, люди, среди них Геббельс, я был скорее раздосадован, нежели испуган, сказал: «Давайте же», это был яд, я знал, что я невиновен, но хотел исполнения приговора, но до этого так и не дошло, я проснулся.
Говорили о стихах, ранних набросках, «Кай» («Северный полюс»)* — все время о близости смерти, смерть как психоз, смерть как фон; также при принятии многих решений, всегда исходя из этого. Она объяснила: сила и слабость. Суверенитет и слишком слабый интерес к жизни. Я: «При нехватке пожеланий счастья зеркальная интенсивность: смерть, преходящее, сильное, длительное чувство этого, и поэтому интенсификация чувства жизни, которое, как таковое, личное, не столь сильно». Рассказал о проходящем чувстве моих юных лет: противостоять хаотической, чуждой, вечно необъяснимой жизни путем бунта собственного чувства жизни, не признавать ее как мастера, не разочаровываться, хотя знать, что она победит, потому что несет в себе смерть, но ощущать, что, пока ты не поддаешься, остаешься еще непобежденным, — быть может, стертым, но не согнутым ею. «Я такой же непостижимый, как и ты». Спуск во все более ледяные глубины одиночества, потеря даже самого имени, идентичности, но спускаться все дальше; никакой возможности остановиться, но только спуск до конца, беспочвенно, бессмысленно, с гордостью — не отступать.