Пожелай ее, Нина, пожелай чуда! Ответь мне на это письмо: да! Мне так хочется, так сладостно хочется обнять Тебя не в словах мертвой телеграммы, обнять нежной рукой, поцеловать Тебя в Твои усталые глаза, сказать Тебе: милая! милая! будем еще жить! будем еще счастливы! и будем всегда вместе – и здесь и, после, там…

Нина – Брюсову.

10/23 января 1909 г. Париж.

…Говорю со всей откровенностью: видеть тебя хочу безмерно, встретиться нам считаю необходимым, но в Россию раньше осени вернуться совсем не чувствую себя в состоянии. Если поеду, то с твердым намерением тотчас же после нашей встречи вернуться за границу. Без боли, тоски и ужаса не могу себе представить весны и лета в России. Слишком еще живы воспоминания прошлого года. Да и как бы я должна была провести весну и особенно лето? Опять «по старому, бывалому»… Я верю всему, что говоришь ты, безусловно, быть с тобой в жизни хочу и быть без тебя не могу. Но мне нужно многое забыть окончательно, а не возвращаться так рано на место старых пыток. Поеду к тебе, если это свидание состоится, с радостью бесконечной. Думаю, что после этой встречи буду иной, уверена, что буду живой опять. Но с чувством радости и обновления хотела бы вернуться за границу, а не остаться уже окончательно в России. Потом, – я расхвораюсь сильнее в России. С июня я хочу жить в Бретани на берегу океана. Какие «московские дачи» могут заменить океан? Я ненавижу их. Я говорю сейчас, может быть, о слишком далеком. Но ведь если в феврале мы увидимся и я еще ненадолго заеду в Москву, – все это займет месяц. Будет уже март, желтые закаты, весенняя московская тоска.... Не могу! Я на весну вернусь в Париж, потом в Бретань и осенью окончательно – к тебе. Ты говоришь – я живу бессмысленно и бесцельно. Но при чем тут собственно Париж? Все это исходит единственно из состояния души, а Париж как таковой, кроме приятного, мне ничего не дает. Не могу сейчас, и уже навсегда, остаться в старой обстановке. Я вернусь сюда после встречи с тобой – живой, и эту жизнь продлить и сохранить легче здесь, чем там. Первый раз сегодня получила и от Сережи письмо со словами «вернись». Письмо милое, трогательное, и я его очень ценю, потому что мое присутствие, кроме огорчений, ничего Сереже не дает. И ему я отвечу так же, как тебе, – вернусь, но не сейчас. Встреться со мной без условий, без требований, посмотри на меня, – мы не видались так давно. Ты увидишь сам, что мне нужно и как лучше для меня. Больше всего меня, несмотря на все твои слова, пугают лето и весна. В эти месяцы около или более или менее вблизи тебя (если ты будешь по-прошлогоднему) я опять начну томиться давней несбывшейся мечтой.... Нет, Валерий, – этого не надо! Ты думаешь, что за моими словами скрываются обещания, данные Robert? О, уверяю, нет! Если бы у меня была возможность, я после свидания с тобой поехала бы одна в бесконечное путешествие до того часа, когда мы встретимся вновь. Но так как этого нельзя, то наилучшим мне кажется все же вернуться за границу. Потом, – я очень не люблю сейчас Россию. Мне было бы тягостно вообще с моей еще очень и очень надломленной душой. Но увидеть тебя я хочу бесконечно. И эта встреча сама собой без решений заранее определит все. Ты теряешь меня из вида, часто говоришь обо мне какие-то неверные слова, и я не могу оправдаться, не могу сказать всего только в письмах, в письмах. Милый Валерий, я тебя бесконечно люблю, но не будь со мной суровым. Я живу плохо, правда, иногда тебе может казаться, что моя жизнь этих месяцев – настоящая гибель, но оглянись в прошлое, – около тебя (о, я не виню тебя – это рок) я слишком надрывала все силы, без жалости расточала душу и без страха шла на все страданья. И вот я устала, может быть, только устала.... На все твои вопросы, обвинения, призывы, укоры, на нежность и суровость, на всё, – мне хочется ответить только теми же строчками Белого: