– Что ты наделал, Питер? – прошипела я. – Уходи! Уходи сейчас же!

Но едва он сдвинулся с места, дверная ручка с лязгом повернулась и на пороге возникла миссис Бринк – она прихватила с собой свой ключ, которым и отперла дверь. В руке у нее была лампа.

– Закройте дверь, – сказала я. – Здесь Питер, свет причиняет ему боль!

Но миссис Бринк единственно спросила:

– Что случилось? Что вы наделали?

Она посмотрела на Маделину, неподвижно лежавшую на полу, с разметанными вокруг головы рыжими волосами, потом перевела взгляд на меня, на мою порванную нижнюю юбку и на мои руки, испачканные в крови, теперь не черной, а алой. Затем посмотрела на Питера. Он закрывал лицо ладонями и кричал:

– Уберите свет! Уберите свет!

Накидка на нем распахнулась, обнажив белые ноги, но миссис Бринк все не опускала лампу, зажатую в трясущейся руке.

– Ах! – наконец выдохнула она, опять посмотрела на меня, на Маделину, схватилась за сердце и простонала: – Неужто… и она тоже? Ой, мама моя! Ой, маменька!

Она поставила лампу и отвернула лицо к стене, а когда я подошла – уперлась пальцами мне в грудь и оттолкнула.

Я оглянулась на Питера, но он уже исчез. Только колыхалась темная штора, на которой остался серебристый след от его руки.

В конечном счете умерла не Маделина вовсе, а миссис Бринк. Маделина просто лишилась чувств; когда служанка помогла ей одеться и увела в другую комнату, я слышала, как она ходит там и плачет. Но вот миссис Бринк становилось все хуже и хуже, она едва держалась на ногах. Прибежала Рут, ахнула: «что с вами?» – и уложила ее на диван в гостиной.

– Сейчас вам полегчает, сейчас отпустит. Видите, я здесь, с вами, и здесь мисс Доус, которая вас любит, – бормотала она, сжимая ей руку.

Миссис Бринк попыталась заговорить, но язык не слушался, и тогда Рут сказала, что надо срочно послать за доктором. Обливаясь слезами, она продолжала держать миссис Бринк за руку все время, пока доктор проводил осмотр. Вскорости миссис Бринк испустила дух. Так ни словечка и не вымолвила, сказала Рут, только опять маму звала. Доктор сказал, что перед самой смертью старые дамы часто становятся как дети малые. Еще сказал, что сердце у миссис Бринк сильно увеличено и, по всему судя, всегда было слабым – просто удивительно, что она вообще дожила до столь солидного возраста.

Еще немного, и он бы ушел, не догадавшись спросить, что же так напугало миссис Бринк, но тут в гостиную ворвалась миссис Сильвестр с требованием осмотреть Маделину. При виде синяков у нее на теле доктор помрачнел и заговорил очень тихим голосом. А дело-то подозрительнее, чем казалось поначалу, сказал он.