Я соображала очень медленно, а друг оказался быстрее. Он раньше увидел, как Ацетон взмахивает ножом, и сделал шаг. Этого было достаточно, чтобы принять на себя удар, предназначенный мне. Лезвие вонзилось прямо Тошке в горло, и теперь кровь растекалась по полу. На белом кафеле она походила на густую клюквенную мякоть, которую мама обычно процеживала через марлю в кастрюлю, а затем, добавив воду и сахар, варила кисель.

Я быстро опустилась рядом. Тошка испуганно смотрел на меня, открывал и закрывал рот, как рыба. Трясущимися руками я содрала с себя шарф, прижала к ране, бормоча:

– Я сейчас… Сейчас я помогу тебе.

Шарф быстро пропитался кровью. Тошка в панике схватился на меня.

– Я все исправлю, обещаю!

– Ац! ― Руслан схватился за голову. ― Ты долбаная дрянь! ― бросил он Ане и сделал шаг, но она крикнула:

– Назад, я выстрелю!

Руслан зверем заметался по комнате. Он все еще держался за голову, будто отчаянно борясь с реальностью. Наконец он уставился на меня ― глазами, полными боли и ярости.

– Почему там, где ты, всегда происходит какое-то дерьмо? Почему там, где ты, всегда умирают мои близкие?

Я не знала, что ему ответить. Да и мне было не до него. Я думала только о Тошке, время остановилось. Я взяла теплую руку друга в свою.

Послышался отдаленный вой сирены. Он все нарастал и нарастал, но я думала, мне просто чудится, думала, так крепнет внутри паника. Но потом звук стал совсем отчетливым. Он доносился со стороны окна. В комнату вбежали люди.

– Черт, Рус, сваливаем, мусора!

– Черт! Чуваки! Аца замочили! Валим к чертям отсюда, ща мусора припрутся. Рус, валим, валим, Ацу уже не помочь.

Руслан в последний раз взглянул на меня пустым взглядом. Кровь за кровь.

– Ты вернула мне долг, ― сказал он и вышел. Вскоре стих шум спешных шагов.

Мы остались всемером ― все грязные, избитые, в поту и грязи. Аня все еще стояла в проеме с зажатым в руке пистолетом. Мы с Никой сидели возле Тотошки, пытаясь остановить кровь. Парни понуро замерли рядом. Я крепко держала теплую руку друга. Зажмурилась, но даже сквозь сомкнутые веки видела красно-синее свечение.

Я снова открыла глаза. Очертания комнаты искажалась. Что-то все сильнее сдавливало мою голову. Пространство вдруг закружилось в водовороте красок, звуков и запахов.

* * *

Нам тринадцать. Мы сидим на высокой липе, растущей между моим и Тошкиным домом. Из рюкзака Тотошка достает пакет, и мы собираем липовые цветы, чтобы потом засушить и добавлять в чай.