Они входили в дом. Мистер Найтли смотрел на Фрэнка Черчилля, который, как ему показалось, пытался подавить и скрыть за шуткой свое смущение, однако, когда мисс Бейтс упомянула Джейн, он невольно перевел взгляд на нее. Она и правда шла немного позади, на ходу поправляя свою шаль. Мистер Уэстон уже вошел. Два других джентльмена остановились у двери, чтобы пропустить даму. Мистеру Найтли показалось, что Фрэнк Черчилль пытается поймать ее взгляд – так пристально он смотрел на Джейн, – однако тщетно: та прошла мимо них в прихожую, ни на кого не глядя.

Для дальнейших замечаний или пояснений времени не осталось. Пришлось довольствоваться оправданием про сон, и мистер Найтли вместе со всеми занял место за новым большим круглым столом, который завела в Хартфилде Эмма. Никому, кроме нее, не было под силу поставить его сюда и убедить отца пользоваться им, а не пембрукским столиком, за которым он вот уже сорок лет трапезничал в тесноте. Чай прошел весело, и никто, по всей видимости, уходить не торопился.

– Мисс Вудхаус, – сказал Фрэнк Черчилль, оглядев столик прямо у себя за спиной, – а ваши племянники увезли с собой алфавит – ну коробку с буквами? Она обычно тут стояла. Где же она? Погода сегодня, кажется, пасмурная, такие вечера впору проводить совсем как зимние. Как-то утром мы с вами замечательно поотгадывали слова. Хочу вам еще что-нибудь загадать.

Эмме эта мысль понравилась. Вскоре на столе были разложены буквы, и они вдвоем принялись за игру с интересом, который больше никто не разделял. Они быстро составляли слова друг для друга и для всякого, кто захочет присоединиться. От игры было мало шума, и мистеру Вудхаусу это нравилось особенно. Его часто огорчали более оживленные развлечения, которые время от времени придумывал мистер Уэстон. Теперь же он мог счастливо предаваться нежным сожалениям по поводу отъезда «бедных наших малышей», подбирая иногда какую-нибудь отскочившую от играющих букву и показывая всем, как красиво Эмма ее вывела.

Фрэнк Черчилль выложил буквы перед мисс Фэрфакс. Она окинула их взглядом и принялась составлять слово. Фрэнк сидел рядом с Эммой, Джейн – напротив них, а мистер Найтли мог со своего места наблюдать за ними всеми. Он старался увидеть как можно больше, при этом не выдавая своего пристального внимания. Джейн отгадала слово и с едва заметной улыбкой отодвинула буквы. Ежели она хотела их перемешать и скрыть от остальных, то ей следовало смотреть на стол, а не напротив. Буквы, разумеется, не перемешались, и Харриет, которая с готовностью пыталась отгадать каждое новое слово и ни одного еще не отгадала, пододвинула их к себе и принялась думать. Она сидела рядом с мистером Найтли и обратилась к нему за помощью. То было слово «промах», и когда Харриет с восторгом сообщила разгадку, лицо Джейн зарделось, выдавая, что для нее оно несло тайный смысл. Мистер Найтли связал это с историей про сон, но как так вышло – понять он не мог. Как утонченность и осмотрительность его любимицы могли ее подвести? Он опасался, что эти двое состоят в довольно близких отношениях. На каждом шагу его, казалось, окружали лицемерие и обман. Буквы были всего лишь орудием изворотливых ухаживаний. Детская игра, призванная скрыть другую, более сложную игру Фрэнка Черчилля.