С возмущением продолжал мистер Найтли наблюдать за юношей, с большой тревогой и недоверием – за его обеими ослепленными собеседницами. Он увидел, как Фрэнк Черчилль подготовил короткое слово и с лукавым видом передал его Эмме. Эмма быстро его разгадала и нашла в высшей степени занятным, хотя и сочла необходимым осудить, сказав:

– Кошмар! Как вам не стыдно!

Мистер Найтли услышал, как Фрэнк Черчилль, взглянув на Джейн, произнес:

– Давайте покажем ей, я покажу?

И так же отчетливо он услышал, как Эмма с улыбкой в голосе отвечает:

– Нет-нет, не надо, не стоит.

И все же Фрэнк Черчилль поступил как ему вздумалось. Этот щеголь, который, казалось, умеет любить без чувства и располагать к себе без труда, пододвинул буквы к мисс Фэрфакс и с наигранно сдержанной учтивостью предложил их разгадать. Мистер Найтли, исполненный любопытства, при удобном случае бросал взгляд на буквы и вскоре понял, что это «Диксон». Джейн Фэрфакс, кажется, разгадала слово одновременно с ним. По всей видимости, для нее эти шесть букв в таком порядке несли еще и скрытый смысл. Они явно ее раздосадовали, но, подняв взгляд, она увидела, что за ней следят, густо покраснела и сказала только:

– Я не знала, что можно загадывать имена собственные.

Джейн несколько сердито отодвинула от себя буквы, не намеренная больше играть в слова. Она отвернулась от своих обидчиков в сторону тетки.

– Да, верно, милая, – воскликнула та, хотя Джейн ничего не говорила. – Я как раз это и собиралась сказать. Пора нам домой. Вечереет, и бабушка нас уже, поди, потеряла. Сэр, премного благодарны. Но пора нам прощаться.

Джейн, как и ожидала ее тетя, тут же была готова идти. Она немедленно встала, желая выйти из-за стола, однако все вокруг тоже вдруг задвигались. Мистеру Найтли показалось, что он видел, как к ней судорожно пододвинули еще одно слово, однако Джейн решительно смела буквы в сторону, даже не взглянув. Затем она принялась искать свою шаль, Фрэнк Черчилль тоже ее разыскивал, смеркалось, в комнате ничего было не разобрать, и как они распрощались, мистер Найтли не видел.

Он остался в Хартфилде после того, как все гости ушли, полный мыслей о том, что увидел. Наблюдения настолько его разволновали, что, когда к ним с Эммой внесли свечи, он решил, что обязан – да, именно обязан – как ее друг, ее встревоженный друг, дать Эмме намек, задать ей кое-какой вопрос. Предупредить ее, в каком опасном положении она оказалась, – его долг.

– Эмма, – начал он, – позвольте мне спросить, чем же так позабавило вас и задело мисс Фэрфакс последнее предложенное вам слово? Я его видел, и мне любопытно теперь, как для одного оно может быть столь занятным, а для другого – огорчительным.