После трех дней обследований Ханну поставят в очередь. Когда появится донорское сердце, нам немедленно сообщат, и ее в срочном порядке привезут в больницу на специальном транспорте. Операция будет продолжаться около шести часов. По словам кардиолога, вероятность успешного вмешательства при пересадке сердца составляет около 90 %. Я кивнул, словно он только что сообщил мне благоприятный счет футбольного матча. Я внимательно выслушивал все заверения, я внимал, как он говорил мне, что Ханна сможет ходить в школу, тренироваться, жить нормальной жизнью. Но затем пошли предостережения. Она будет находиться в больнице несколько недель, поскольку потребуется очень тщательно контролировать орган на признаки дисфункции. Всю оставшуюся жизнь ей придется принимать препараты, подавляющие анти-антитела.

– Теперь я скажу нечто, что воспринимается с трудом, – сказал кардиолог. – Вот почему сначала я попросил вас прийти одному, без Ханны. Пересадка сердца не означает исцеления. Его хватает в среднем на пятнадцать лет. Очень редко когда делают повторную трансплантацию. Вы понимаете, о чем я говорю?

– Да, – произнес я сдавленным тонким голосом.

– Хотите воды? – спросила медсестра.

До сих пор я не замечал ее присутствия.

– Нет, все нормально. Я в порядке.

– Мистер Роуз, – продолжал консультант, – я знаю, это очень тяжелая новость, но лучше, если вы осознаете границы наших возможностей. Ни у кого в жизни нет никаких гарантий, так что постарайтесь не сосредоточиваться на негативе. У Ханны очень хорошие шансы – она молода, в остальном здорова. К тому же медицинская наука постоянно развивается. Проводятся обширные исследования в области супрессантов анти-антител, а также новых технологий и процедур. Невозможно предугадать, что несет с собой будущее.

Я снова кивнул и пожалел, что отказался от воды. У меня было ощущение, что я очень плохо играю сцену, в которой должен главенствовать. Но я выбрал персонаж с амплуа «разумный парень». Я буду слушать, вникать и глубокомысленно кивать.

– Когда Ханна будет здесь, я все ей расскажу, но я всегда считал правильным сначала подготовить родителей. Иногда подростки не хотят слышать все это от врача, им необходим рассказ мамы и папы.

Я постарался не зацикливаться на том, что первым он произнес слово «мама». Ибо, когда ребенку больно или он напуган, к кому он сразу бежит? Есть много других важных вещей, о которых стоит подумать. О чем это я? Что я хотел спросить?

– Прошу вас, можно мне воды? – сказал я.

На улице солнце просвечивало сквозь гигантские слои серо-стальной тучи. Я пошел прочь: мимо будки с мороженым, через Куин-сквер, с его небольшим садом и рядами деревянных скамей. Интересно, сколько родителей сидело здесь, размышляя о жизни своих детей? О жизни, которой угрожала опасность. Возможно, о потерянной жизни. Срезав путь по боковой улице, я взглянул на часы и понял, что у меня есть шанс успеть на более ранний поезд. Можно успеть домой к ужину. Мы могли бы заказать с Ханной ее любимую пиццу, усесться по-турецки в гостиной и поболтать. Мимо прошла группа служащих, чуть не столкнув меня на проезжую часть. На другой стороне улицы я заметил мать с сыном, сидящих за столиком на террасе итальянского кафе. Женщина изучала газету, у мальчика была в руках книжка комиксов, и он передразнивал то, как мать листала страницы. Увидев это, она громко рассмеялась и, потянувшись к нему, взяла его за руку. Вспомнят ли они этот момент, когда ему будет десять? Двадцать? Сорок? Пройдя несколько нетвердых шагов, я свернул в переулок у паба. Я прислонился к потемневшей кирпичной стене и зарыдал.