– Ох, скорее бы уже домой, – говорит она.

– Да уж, – с чувством вторит ей Коннор. – Напьюсь чаю до зеленых чертей.

Мы с Валери одновременно хихикаем, и виной тому истерика (у меня) и кодеин (у нее). У Коннора розовеют уши, но он широко улыбается и растягивается на кресле. Я ненадолго опускаю голову ему на плечо, и тут раздается громкий лязг: самолет выпустил шасси.

– Ну что, ты готова? – спрашивает Валери.

Из иллюминатора на нас надвигается Англия. Здания стремительно растут.

– А что, у меня есть выбор?

– Не-а.

Она морщится, когда мы подпрыгиваем на посадочной полосе, а потом расслабляется.

– Дом! – с радостной улыбкой говорит Валери.

Полиция сопровождает нас при выходе из самолета: к тем офицерам, что летели с нами, присоединяется новая группа на посадочной полосе. Валери поджидает инвалидное кресло, и она садится в него со вздохом облегчения. Нас ведут через терминал; я не отрываю взгляда от поникшей макушки Бонни. Я вроде как жду, что сейчас она выкинет какой-нибудь номер, сбежит от полицейских, но она просто молча шагает, и ее руки неподвижно висят вдоль тела. Она совсем отчаялась.

– Куда мы идем? – спрашиваю я у женщины в форме, которая идет рядом.

Да это же констебль Дойл! Та самая, которая сидела у нас на кухне и писала заметки, вместо того чтобы разговаривать. Та самая, которая подмигнула мне, словно увидев насквозь.

– В безопасное место, – говорит она, и звучит это довольно зловеще, но потом добавляет: – Все будет хорошо.

– Я не хочу, – раздается тихий и сиплый голос Бонни. В нем слышится паника.

Мне представляется сцена: мама Бонни налетает на меня в коридоре, пылая от гнева, и отчитывает меня насчет моих приоритетов. На месте Бонни я бы тоже не хотела сейчас с ней встречаться. На самом деле, мне даже не хочется находиться рядом в момент взрыва.

Каким-то непостижимым образом мы с Бонни заходим в комнату бок о бок. Мы стоим так близко, что я чувствую, как ее охватывает дрожь, когда она видит родителей. Те уже встали и идут ей навстречу, мы даже не успеваем зайти в комнату.

– Бонни, – говорит ее мать надтреснутым голосом. Она тянется вперед и берет лицо дочери в руки. – Моя Бонни.

Никакого взрыва. Я поднимаю взгляд на отца Бонни. По его щекам бегут слезы. Он протягивает руку и кладет Бонни на плечо, нежно сжимая. Я стараюсь не смотреть. Бонни обрушивается им в объятия и рыдает у матери на плече.

– Простите, простите, – слышу я.

– Все хорошо, все хорошо, – отвечает ее мать, и отец добавляет: «Мы тебя любим».