Кружатся, мелькают в круговороте перед Владимиркой лица, одежды, яства. Вот старый воевода Верен в окружении многочисленных сыновей. Двое молодших — ровесники Владимирки, вместе давеча мячом кожаным баловались во дворе. Вот Фёдор Радко, проведчик, пришёл с молодой женой-киянкой, вот поседевший на княжеской службе Биндюк — человек верный.

проверенный. Такой не подведёт, всякое поручение толково выполнит. Пригодится, надеялся Владимирко, ему ещё не раз его преданность.

Много гостей собрал свиноградский терем. Нет только бабки Ланки. Заявила сыну и внуку решительно семидисятилетняя старушка, гордо выпрямившись в струнку: «Ворога сего, Коломанишку, зреть очи мои не желают! Равно яко и дщерь еговую! И тебе, сын, брататься с им не советую! Не тех друзей себе и чадам своим выбираешь!»

Простить не может Ланка, как грубо обошёлся с ней король угров перед битвой на Вагре...

Пиршество меж тем продолжается. Уже и есть не хочется вовсе, и устал княжич, но надо... Ради гостей, ради дружбы с будущим тестем... Что ж поделать.

Вздохнул княжич, глянул на разряжённую в шёлк королевну Софию-Мартину. Дочь Коломана улыбнулась ему и внезапно рассмеялась звонко, стыдливо прикрывая широким рукавом платья уста.

Пир закончится далеко за полночь, гости разойдутся, Владимирко и София заснут каждый в своём покое (обручение ведь — ещё не свадьба, которой предстоит быть через года два-три, когда жених подрастёт), и только Володарь с княгиней Анной не смогут успокоиться до утра.

— Зверёныша вскормили мы с тобой, князь! — сердцем чуя недоброе, жаловалась Володарю супруга на Владимирку. — Не ведаю, что и деять! Намедни у Ростислава свисток отобрал — мой, мол, мне когда-то дарили. Я ему: большой ты еси, уступи младшему братику. Дак разозлился, ногой свисток сломал и выбросил. Выпорола его розгами, да вижу, толку от сего мало. Ты бы с ним потолковал, вразумил. Отец ить!

— Я уж сколько с ним бесед имел! Вроде послушен, даже, скажу, умён не по годам. Но верно ты говоришь: доброты в душе у него нет, — согласился с женой Володарь.

— И как быть? — Анна, подняв голову с подушки, требовала от мужа ответа. — Я боюсь. За Ростислава, за Васильковичей. Если, не приведи Господь, что с тобою створится... — Она всполошно перекрестилась, на глазах появились слёзы.

Бог даст, никакого худа со мной не случится. Ты успокойся-ка давай. Нет повода для твоих волнений. Васильковичи же сами за себя постоять сумеют, не дети уже, — сведя брови в линию, строго заключил Володарь. — Давай-ка спи. Уморилась, чай, со всеми этими хлопотами. А с Владимиркой я поговорю. Обещаю тебе.