— Прошу вас, уберите свою руку, чтобы мы могли продолжать нашу прогулку.

— Ах, и вы тут, булочница? — воскликнул мастеровой с злобным смехом. — Неужели мы снова встретились, и взор нашей прекраснейшей королевы опять устремлен на грязное, жалкое лицо такого презренного создания, каким должен быть в ваших небесных глазах сапожник Симон?

— Так вы — сапожник Симон? — спросила Мария Антуанетта. — Действительно, я вспоминаю теперь, что уже разговаривала однажды с вами. Это было в тот день, когда я в первый раз привезла вот этого принца в собор Парижской Богоматери, чтобы Господь благословил его, а народ приветствовал дофина Франции. Вы стояли тогда у моей кареты.

— Да, это правда, — ответил, видимо, польщенный Симон, — У вас, по крайней мере, хорошая память, государыня-королева. Но вы должны были запомнить и то, что я сказал вам тогда: я не мосье, но бедный сапожник, который в поте лица зарабатывает жалкий кусок хлеба, тогда как вы красуетесь в гордом величии и убиваете время в праздности. В то время я также держал руку вашей дочери в своей руке и она закричала от страха только из-за того, что бедняк прикоснулся к ней.

— Но я, мастер Симон, как видите, вовсе не кричу, — улыбаясь, возразил дофин. — Я знаю, что вы не хотите причинить мне вред, и прошу вас убрать свою руку, чтобы моей маме-королеве можно было пройти.

— А если я не захочу сделать то, о чем вы просите меня? — задорно спросил сапожник. — Если я доведу до того, что ваша мама-королева станет приказывать мне и, может быть, созовет солдат и велит им стрелять в отвратительный народ?

— Вы знаете, мастер Симон, что я никогда не даю и никогда не давала такого приказания, — с живостью подхватила королева. — Король и я — мы любим свой народ и никогда не приказали бы нашим солдатам стрелять по нему.

— Потому что вы не можете быть уверены, государыня, что ваши солдаты исполнят такое приказание, — засмеялся Симон. — С тех пор, как мы прогнали швейцарцев, не стало больше солдат, которые беспрекословно дадут растерзать себя за своего короля и королеву, и вы отлично знаете, что после первых же выстрелов по нас народ растерзал бы стрелявших. Да, да, прекрасные версальские дни миновали; здесь, в Париже, вы должны привыкать просить, вместо того чтобы приказывать, и достаточно руки одного человека из народа для того, чтобы удержать королеву и дофина Франции.

— Вы ошибаетесь, — возразила королева, гордое сердце которой не могло дольше выносить это унизительное принуждение, — королева Франции и ее сын не будут задержаны вами на своем пути.