Но чем пристальнее всматривался Андрей в отдаляющееся кипение битвы, тем сильнее охватывала его тревога. Он не видел, как, смертельно ужаленные турецкой картечью, падают, ломая хребты, разгоряченные кони, как яростно защищаются янычары в своих ложементах. Но по некоторым приметам, по нарастающему клекоту боя догадывался, что там, на длинной полосе косы, произошло что-то непредвиденное. Оттуда к крепостным воротам помчался галопом простоволосый всадник, следом протарахтели две подводы с ранеными. Теперь уже не было сомнения, что турки теснят пехотные роты и казачьи сотни, которые отогнали их почти до самой стрелки.

Чигрин не знал, что остановило их, вынудило возвратить разгромленному, казалось бы, уже врагу, очищенную от него полосу косы. И, вслушиваясь в отвратительный свист турецких ядер, падавших все ближе и ближе, никак не мог понять, почему они стоят здесь, под земляным валом крепости, когда почти рядом, в полутора-двух верстах отсюда льется солдатская и казацкая кровь?

Впереди, держась рукой за луку седла, стоял хмурый командир эскадрона ротмистр Шуханов. Он тоже нервничал, посматривая то в сторону крепостных ворот, то на косу, не появится ли вестовой с долгожданным разрешением генерал-аншефа вступить в бой. Но он прискакал только на склоне дня, когда поредевшие мушкетерские роты отступили почти до самого Кинбурна и в пороховом дыму мелькали уже фигуры янычар.

Ротмистр вихрем взлетел в седло. Его сипловатое «По коням!» утонуло в многоголосом гуле казаков эскадрона, которые уже заждались этого мгновения. Чигрин пришпорил своего застоявшегося жеребца и, выхватив на скаку саблю, понесся в первой цепи на вражеские ряды. В возбуждении, в неудержимом порыве к бою не услышал орудийных залпов, прогремевших с лимана. Увидел только, как казак, скакавший справа, выпустил из занесенной руки саблю и, откинувшись навзничь, будто его кто-то толкнул в грудь, начал валиться из седла. Рядом дернулся, чуть не ударив его копытом, чей-то раненый конь. На сапог Андрея брызнула темно-красная кровь. Он кинул взгляд в сторону лимана и, пригнувшись почти к самой гриве коня, догнал ротмистра.

— Ваше благородие, — крикнул из седла, — коса простреливается картечью с турецких судов... Можно обойти янычар загребой...

Загребой солдаты кинбурнского гарнизона называли отмель возле косы потому, что там часто «загребались» в песок приплюснутые камбалы, выставив наружу лишь два сизовато-зеленых, как недозревшие ягоды терна, глаза.

С тех пор как их эскадроны остановились под Кинбурном, Чигрин каждое утро купался в море. Не мог удержаться от искушения. С удовольствием нырял в прохладную уже в ту пору, хрустально-прозрачную воду и быстро плыл, разогревая тело энергичными взмахами рук, к узенькой мели, тянувшейся белой полосой в двадцати саженях от берега вдоль всей косы. И теперь он вспомнил о загребе, на которую ему приходилось несколько раз плавать на коне.