Пора сваливать.
А потом наступило вчера. И случилась «Гора Возрождения». Я шагнула в комнату, и моя жизнь изменилась. (Ты должна быть к этому готова. Порой входишь в комнату одним человеком, а по ту сторону выходит уже кто-то другой.) Моя Цель, как только я ее достигла, оказалась чем-то иным. И твоя мама сыграла важную роль. Она отодвинула пыльную занавеску, раскрывая бесчисленное множество истин. Когда-нибудь мы еще поговорим об этом. Я отдам тебе письма и, как смогу, заполню пробелы. У тебя наверняка возникнут вопросы, и это нормально. Я отвечу честно, как на духу. Ведь как бы тяжело ни давалась правда, без нее никак, если хочешь быть хоть сколько-нибудь достойной личностью. Запомни это, Из. Будь честным ребенком. Размахивай правдой как флагом, чтоб все видели. И еще, пока не забыла… люби сюрпризы. Визжи от восторга при виде щенков, кексиков и тайных вечеринок на день рождения. Любопытствуй, но с умом. Будь верной, но независимой. Будь доброй. Ко всем. Наслаждайся любым делом так, будто печешь вафельки. Не соглашайся на первого встречного парня (или девушку), если он (или она) тебе не подходят. Проживай, чтоб ее, жизнь. Проживай с удовольтвием, потому что, боже, нет ничего страшнее тусклого, безрадостного существования. Узнавай себя. Люби себя. Будь хорошим другом. Порождением реальности и надежды. Смотри на мир с аппетитом, Из. Ты ведь понимаешь, о чем я? (Конечно, понимаешь. Ты же Мэлоун.)
Ладно, на сегодня все. Увидимся на той стороне.
Черт, готовься.
До связи,
Мэри Ирис Мэлоун,
твоя старшая сестра
41. За кулисами
41. За кулисами
Стоит войти в комнату «22», и мамин силуэт приковывает все мое внимание, как и в тот роковой День труда ровно год назад. Она сидит в кресле – спиной ко мне, лицом к окну. Снаружи закатывается солнце. Его нежные лучи окутывают маму зловещим сиянием, еще более жутким оттого, что ничего другого в комнате они будто и не касаются. Рядом с креслом на журнальном столике стоит CD-проигрыватель. Когда песня заканчивается, диск свистит, жужжит, и мелодия начинается заново.
Элвис на повторе.
Дерьмо.
Это плохо.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает мама, не оборачиваясь.
Голос кажется неисправно сорванным. Мне даже не нужно напрягаться, чтобы вспомнить, когда мы виделись в последний раз. Вечером, когда она сидела рядом с папой. Вечером, когда звучала односторонняя речь. Губы немеют, со лба течет, руки сжимаются. Я на сто десять процентов не готова. И мой ответ настолько прост, что даже я сама вздрагиваю:
– С Днем труда, мам.
Любимые кроссовки несут меня к ней. Тени переливаются, пока я иду, из коричневого в синий, затем светлее, затем темнее и снова светлее.