– Пожалел, что ли? – спросил недоверчиво Ерофеич.

– Как сказать. Подстерёг я небольшой отряд, когда они через ущелье шли. У меня всё давно готово было, только замешкался, – сук под приготовленными для завала камнями заклинило, и, я пока справился, почти весь отряд прошёл. Гляжу, трое последних спешились, чтоб через камни коней провести. Одного я стрелой снял, второй ушёл, а под третьим я коня ранил. Увидел хазарин, что не уйти ему, и полез по камням наверх, да сорвался и хребет повредил. Подошёл я к нему, он зенками вертит, ножом машет, не поймёт, отчего это ноги не идут. Я сел поодаль, и начали мы разговор. Я что-то по-хазарски разумел, он по-русски кой-чего мог, вот так и выяснилось, что это как раз он мою невесту похитил. Обережник её именной снял, только не помог он ему. Поняв, что уже не жилец, ничего не таил хазарин, поведал, как продал за хорошие для него деньги, но сущие гроши для купца, ту самую девицу, которую добыл в набеге.

Потом он сам себя кинжалом порешил, а я сижу, и никакой радости от того, что месть свершилась, не чувствую, пусто на душе и стыло, будто от холодного ветра.

Долго сидел я над тем воем хазарским и решил достать старого торговца человеками, по чьей мерзкой страсти к наживе стали рабами мои сородичи и ещё много разного люда, – продолжил свой рассказ Гроза. – Нашёл-таки его жилище в Кафе и готов был исполнить задуманное, не жалея ни мгновения своей теперь уже казавшейся никчёмной жизни. Однако опоздал: охоронец, которого я кулаком ошеломил и крепко связал ночью, пробравшись в дом жидовина, поведал, что старый купец утонул в одном из морских походов за дешёвыми рабами, спасая свои деньги во время бури. Торговец успел достать свой сафьяновый кошель с дирхемами и выбежал наверх, но следующий вал отбросил, как щепку, спасительную лодку с охоронцами и могучей дланью швырнул тонущий корабль вместе с торговцем в верчение пенных волн и злого ветра. С того мгновения жизнь потеряла для меня смысл и я готов был умереть.

– Отчего же ты домой не возвернулся, к родным, ведь сколько лет прошло? – спросил Скоморох.

– Пустой я стал внутри, совсем пустой, как бывает орех волошский, зачем же сродникам ту пустоту нести… Да и жёны меня не зря сторонятся, всем в тягость человек, от которого холодом веет. Да и ещё одно меня удерживало… – Пастух помедлил с ответом. – Христиане они теперь, хоть и не по доброй воле, да дело сделано. Нет более Дуба, что род наш с Небом соединял, теперь я другой, и они…

Повисло тяжкое, как глыбы земли над ними, молчание.

– А к Полидорусу-то как попал? – снова спросил помощник купца Молчана.